— Киан?
Мальчик осторожно кивнул. Ему чудилось, будто его шею все сильнее стягивает невидимая удавка. Хотя его не повесят, нет. Разрубят тело на части и бросят на корм свиньям!
Тяжелые руки князя опустились на худенькие плечи мальчика.
— Я рад тебя видеть!
Кун почувствовал теплоту и силу рук человека, чьим сыном его вынуждали притворяться, и на мгновение ему почудилось, будто его окутал уютный и мягкий кокон. Ему словно передались уверенность, спокойствие и могущество Юйтана Янчу.
Однако стоило ему испытать хоть какое-то облегчение, раздался неприятный скрипучий голос:
— Ты все-таки приказал привезти сюда сына этой презренной китаянки?!
— Это мой сын.
Кун поднял голову. На крыльце стояла старуха. Ее взгляд из-под морщинистых век был внимательным и острым. Это была Сарнай, мать князя, соглядатай его жизни.
— Твой сын? Взгляни на его руки, исцарапанные, со следами ожогов. В них, как и в его душу, въелась грязь!
— Господин! — подал голос Чжун. — Приемный отец мальчика плохо относился к нему, его заставляли работать и даже били.
— Нет ничего плохого в том, что будущий князь рано познал несправедливость жизни. Это способствует здравомыслию и умеренности в страстях, — отозвался Юйтан.
— Это не детеныш тигра, а щенок гиены, трусливо поджавший хвост, — презрительно произнесла старуха. — Ты уверен, что это он?
— На его лице родинка, которую я помню с давних времен.
Сарнай вгляделась в лицо Куна.
— В данном случае это не божественная отметина, а досадный изъян. Прежде чем брать мальчишку в дом, надо устроить ему испытание.
— Зачем? Он без того растерян и напутан. Нужно вымыть его, переодеть и накормить. А испытания пусть устраивает жизнь. Идем, Киан, — сказал князь и небрежно махнул в сторону Чжуна и Шона. — Я подумаю, как вас наградить.
Княжеские покои вызвали у Куна ощущение необычайного простора. Тени деревьев, растущих вокруг дворца, ложились на стены ажурным покровом, кроме того, здесь висело много надписей тушью и золотом на красной бумаге. Комнаты были обставлены мебелью дорогих пород дерева, там было немало керамики с легкими, словно тающими, узорами, лаковых шкатулок, изделий из слоновой кости и эмали.
— Мать говорила тебе обо мне? — спросил Юйтан, усадив мальчика на диван.
Кун помотал головой.
— Вот как? Ничего, у нас будет время узнать друг друга. Не думай, что тебя ждет лёгкая жизнь. Тебе придется многое наверстать. Научиться ездить верхом, владеть оружием, повелевать слугами, читать и писать. У тебя будут свои покои и собственная свита.
Вспомнив, о чем всю дорогу твердили его спутники, Кун нерешительно произнес:
— Я могу взять себе в спутники сыновей господина Чжуна и господина Шона?
Юйтан нахмурился.
— Не называй их господами, они твои слуги. Мы ведем свой род от первых маньчжурских императоров и подчиняемся лишь великому сыну Неба[6]. Не советую брать в соратники китайцев — в решающий момент они могут тебя предать.
Кун растерянно молчал, и князь смягчился:
— Понимаю, ты провел среди них десять лет и даже не знаешь родного языка. Я пришлю к тебе этих мальчишек, но ты не должен забывать о том, кто они, а кто ты.
Кун кивнул. Он помнил, что в его руках не только собственная жизнь, но и судьбы других людей, и это придавало ему отчаянное мужество.
— У тебя есть еще какие-нибудь желания? — спросил Юйтан.
Собравшись с духом, Кун произнес:
— Я хочу деревянную лошадку, каких продают на базаре.
Князь рассмеялся и потрепал его по волосам.
— Ты уже большой для таких игрушек! Я подарю тебе настоящего коня и хороший меч!
Вскоре чистый и переодетый Кун очутился в саду. Здесь были искусственные горы, водоемы и острова. То был таинственный храм из листвы, трав, мха, населенный загадочными существами. Внезапно Кун почувствовал, как в нем пробуждается фантазия. Он подумал о том, сколько интересных жизней мог бы прожить в этом саду, какие немыслимые истории был способен разыграть среди этих зарослей.
Он не заметил, как к нему подошли два мальчика, и растерялся. У Куна никогда не было друзей. Он позабыл о словах Юйтана, и ему почудилось, что эти хорошо одетые, уверенные в себе мальчишки станут смеяться над ним. А они вдруг упали на колени и поцеловали подол его одежды.
Ошеломленный, он отшатнулся и, не зная, как исправить положение, неожиданно произнес: