Отныне Иверс предоставлял дочери полную свободу. Если муж разрешал Надин ездить по ранчо верхом, то отец и ухом не вел — пусть ездит. Если она разговаривала с Арни за столом или надевала по воскресным дням нарядные платья, открывавшие шею и верхнюю часть труди, он не делал ей замечаний. Ее обязанности не изменились, но теперь она выполняла их с радостью и охотой, потому что служила любимому человеку.
Вопрос о том, что есть жизнь — свет или тьма, вечная клетка или мгновенье свободы, задавал себе только Арни. У Надин больше не было повода это делать.
Глава двенадцатая
Прежде Кларенс Хейвуд не думал о красоте. Возможно, он вообще не замечал ее и уж тем более не знал, что красота может трогать душу, как не думал о том, что дабы заслужить отношения с женщиной, надо почувствовать себя достойным ее любви.
Они с Эвиан остались в Денвере. Отчасти это объяснялось зимним временем, отчасти — отсутствием денег, а также тем, что Денвер был расположен в стороне от главных континентальных дорог (они проходили севернее — через Шайенн и южнее — через Колорадо-Спрингс, где было легче пересечь горы).
Эвиан день ото дня будто оттаивала, пробуждаясь к жизни. Молодой женщине все реже казалось, что ее отношения с Кларенсом рождены одиночеством и душевной болью. Когда он находился рядом, все отступало: и первородный грех, и вечный стыд, и былые страхи. Теперь то, что произошло и происходило между ними, уже не казалось ей таким сложным.
Однажды, когда она шила, склонясь над тканью, и не видя ничего вокруг, одна из работниц мастерской лукаво произнесла:
— Не пора ли оставить работу? Твой красавец ждет тебя на другой стороне улицы.
С тех пор, как Эвиан испугалась тени Иверса, Кларенс встречал и провожал ее, даже если получал нагоняй на собственной работе. Ему нравилось идти с ней по улице под руку не потому, что она была красива и на нее обращали внимание, а потому, что он не мог насладиться тем, что она находится рядом.
Кларенс и Эвиан были уверены в том, что их никто не найдет. Они пришли с гор, почти ни с кем не общались, жили под чужими именами.
Как-то раз Эвиан спросила:
— О чем ты мечтаешь?
Наверное, это был сложный вопрос для простого парня, однако Кларенс понял. Он мог бы сказать, что хочет, чтобы они поженились, желает познакомить ее с родителями, мечтает найти другое занятие, но вместо этого ответил:
— Чтобы это время продолжалось тысячу лет. — И тут же спросил: — А ты?
И она ответила:
— Я пока только думаю о том, как научиться мечтать.
Сейчас она ясно чувствовала, что хочет поскорее увидеть Кларенса, и потому спросила:
— Миссис Морган, я доделаю завтра?
— Иди, Эвиан. Тут осталось совсем немного.
Благодарно кивнув, девушка вышла на улицу. Постепенно она превращалась в искусную мастерицу. Эвиан обладала врожденным вкусом, умела общаться с клиентками. Миссис Морган была очень довольна ею.
Эвиан и Кларенс пошли по дороге. С серого неба падали большие белые хлопья снега, однако ветер казался теплым, почти весенним. Чинук прилетел с восточных склонов Скалистых гор как далекий привет, и Кларенс с жадностью ловил его дыхание.
— Ты скучаешь по дому? — промолвила Эвиан, заметив направление его взгляда.
— С некоторых пор мой дом здесь. Вернее, там, где ты. Я оставил все позади, мне не о чем жалеть.
— Неужели до встречи со мной в твоей жизни не было ничего стоящего?
Кларенс вспомнил о дружбе с Арни, и ему почудилось, будто даже это осталось где-то там, за какой-то дальней границей.
По дороге они зашли в лавку за продуктами. Дома, в то время как Эвиан готовила, Кларенс принес воды и дров на завтра. А после ужина, пока они не легли спать, любовался ею.
Иногда он сам расчесывал ей волосы и гладил ее руки с таким выражением лица, словно она была драгоценной статуей.
Кларенс чувствовал, что эту женщину надо не завоевывать, не покорять, а… приручать. Ему хотелось, чтобы Эвиан ему доверяла, чтобы она не уходила в себя, не отгораживалась, не закрывала глаз, а на ее щеках не появлялись дорожки слез. Он мечтал, чтобы когда-нибудь она отдалась ему не потому, что этого хочет он, а повинуясь собственному безудержному желанию.
Он никогда не спешил. Вот и сейчас они лежали — две головы на одной подушке, но касаясь лишь плечами и бедрами, и разговаривали.
— Я никогда не знала своего отца. Он умер очень давно, и мы с мамой всегда были только вдвоем, — с грустью сказала Эвиан, как бы давая понять, что в ее жизни было мало защитников.