На такой вопрос легко мог бы ответить ее отец, и Вильда снова пожалела, что его нет, чтобы объяснить странные вещи, происходившие с ней в Испании. Ей бы хотелось, чтобы он объяснил ей многие картины в королевском дворце и в доме маркиза.
– Вы мне обещали историю! – повторяла Мирабелла.
Вильда с усилием оторвалась от своих мыслей и начала рассказывать девочке длинную историю о странных человечках, изображенных Босхом в его «Саду наслаждений».
Рассказывая историю, Вильда выглянула из окна и с удивлением увидела, что улица, по которой они проезжали, вовсе не походила на аллею, отделявшую Прадо от дворца маркиза.
«Тут что-то не так!» – подумала она и решила спросить людей на козлах, что происходит.
С ними не было другого способа общения, как через открытое окно. Поискав рукой широкий кожаный ремень, потянув за который можно было опустить окно, она, к своему большому удивлению, его не обнаружила.
Это показалось ей странным, и она взглянула на окно с противоположной стороны. Ей понадобилось несколько минут, чтобы убедиться, что окна были закрыты наглухо.
Вот тут Вильда по-настоящему испугалась и поняла, что происходит что-то опасное.
Ей впервые пришло в голову, что не следовало слушаться незнакомца, когда он почти что приказал им вернуться. Надо было узнать, кто он такой и кто его послал.
Но он так настаивал, что она сочла приказание исходящим непосредственно от маркиза.
Ей ни на одну минуту не показалось странным, что этого пожелала Гермиона, а Гермиона неизменно настаивала на своем.
– Что случилось, мисс Уорд? – спросила Мирабелла. – Почему вы перестали рассказывать мне историю?
– Я… я просто думаю над тем, куда мы едем, – отвечала Вильда.
– Расскажите мне, что случилось с этими забавными человечками на кораблях, – настаивала Мирабелла.
Вильда возобновила свой рассказ, не переставая думать о том, что происходит.
Ответ она нашла не сразу.
Только когда они выехали за пределы города и на расстоянии стали видны вершины гор, она поняла, что их похитили.
Она упрекала себя за то, что по глупости недооценила опасность, которой они могли подвергнуться. Ведь преступникам, о которых она слышала еще до приезда в Испанию, наверняка стало известно из газет об огромном состоянии Гермионы и Мирабеллы.
Хотя она понимала, что им было необходимо заботиться о драгоценностях Гермионы, ей никогда не приходило в голову, что преступники могли похитить Мирабеллу.
Она смотрела в окно на безлюдный пейзаж, думая о том, куда их могли увезти.
Вильда сообразила, что они направлялись на север от столицы, но не могла ни в чем быть уверена.
Дорога была ухабистой и пыльной, растительность скудной, а по обе стороны дороги виднелись огромные валуны, остатки вулканического извержения.
Ни домов, ни людей не было видно, и сердце у Вильды упало, когда она поняла, что бессильна что-нибудь сделать.
Она не дотрагивалась до дверцы кареты, но была уверена, что она, как и окна, была наглухо заперта.
Человеку, вызвавшему их из Прадо, не стоило труда незаметно запереть дверцы, когда он усадил Вильду с девочкой в карету.
А теперь он сидел на козлах рядом с кучером, и четверня лошадей уносила их с Мирабеллой в какое-то недосягаемое место, где никто их не найдет, если Гермиона не согласится заплатить огромную сумму за освобождение дочери.
И ей придется это сделать, так как выбора у нее не будет.
Вильда дрожала от страха при мысли, как похитители с ними обойдутся. У нее были живы в памяти истории о том, как людей держали в горных пещерах или в темных сырых погребах, пока за них не платили выкуп.
С дрожью во всем теле она вспоминала ребенка, украденного у богатых родителей и случайно убитого, пока он находился в руках похитителей.
Несчастные родители узнали правду, только заплатив выкуп.
– Что мне делать? Господи, что мне делать? – молилась она.
И вдруг она услышала голос маркиза, услышала настолько отчетливо, как будто он был рядом с ней: «Доверьтесь мне».
Он произнес эти слова по другому поводу, но теперь ей казалось, что только он один может найти выход.
«А почему, собственно, я должна ему доверять?» – спросила она себя.
В конце концов, он играл ведущую роль в безнравственном распущенном обществе, где блистала ее сестра. Их представления были чужды ей, а если у этих людей и были какие-то тайные, благородные идеалы, она очень сомневалась, чтобы они пытались им соответствовать.