— Ты называешь это игрой, папа?
— Конечно, — отозвался отец. — Игрой, где два человека наслаждаются обществом друг друга до тех пор, пока оно доставляет им удовольствие. А когда перестает доставлять, расстаются без сожаления и без тени упрека.
— Но леди Стадли плакала, папа!
— Женщинам ничего не стоит пустить слезу, когда они чувствуют, что не могут добиться своего другим способом, — заметил отец. — Может быть, ты сочтешь меня жестоким, Онора, но, к сожалению, я ничем не могу помочь леди Стадли.
— Если бы ты видел ее, папа, ты бы так не говорил!
— Я сказал бы то же самое! — отрезал отец. — Леди Стадли хочет того, чего я ей дать не в состоянии.
Несколько секунд Онора молчала, пытаясь сообразить, о чем говорит отец, потом спросила:
— Она ждет от тебя любви, да, папа?
— Можно и так сказать, — ответил отец. — Но любовь, малышка, такое чувство, которое еще никому не удавалось вызвать слезами, словами или мольбой. Она или есть, или ее нет.
Оставшись одна, Онора долго размышляла над словами отца и пришла к выводу, что он прав.
«Нельзя воздействовать на наши чувства, — решила она. — А любовь — это чувство, и ее невозможно никому навязать силой. Как говорится, насильно мил не будешь».
Сейчас, направляясь в карете к Гросвенор-сквер, Онора думала о том, что ей будет трудновато полюбить тетю Элин.
«И все-таки я должна попытаться, — уговаривала она себя. — Ведь тетя Элин и дядя Джордж единственные близкие родственники, которые остались у меня после смерти папы».
Попрощавшись с монахиней и другими девушками, которые тут же разъехались по домам, Онора почувствовала себя так, словно рассталась со всем, что ей близко и дорого, и стоит на пороге новой жизни, от которой неизвестно, чего ждать.
Когда она вошла в дом графа и графини, к ней направился дворецкий, Дэльтон.
— Рад видеть вас дома, мисс Онора, — приветствовал он ее. — Надеюсь, путешествие было не слишком утомительным?
— Нет, спасибо, — ответила Онора. — Дядя дома?
— Он скоро должен быть, мисс, а ее светлость ожидает вас в гостиной.
Дэльтон проводил Онору наверх по великолепной резной лестнице и, распахнув двойные двери, ведущие в гостиную, торжественно объявил:
— Мисс Онора, миледи!
В комнате витал аромат живых цветов, а в камине полыхал огонь, хотя стоял теплый весенний день.
Тетя сидела в самом дальнем углу и была ослепительно хороша в своем темно-красном платье. Глаза ее холодно смотрели на племянницу, и чем ближе та подходила, тем крепче сжимала губы графиня.
Девушка оказалась намного привлекательнее, чем она ожидала, хотя сама Онора об этом и не догадывалась.
— Итак, ты приехала, — недовольным тоном произнесла графиня.
Онора присела в реверансе.
— Извините, что немного опоздала, тетя Элин, но путешествие оказалось таким долгим, а когда мы пересекали пролив, поднялся сильный шторм.
Оглядев ее с головы до ног, графиня произнесла:
— Полагаю, ты хочешь переодеться, но мне нужно уезжать, и я должна поговорить с тобой сейчас. Так что сядь и выслушай меня.
— Да, конечно, тетя Элин, — послушно сказала Онора и уселась на стул напротив.
Глаза ее с восхищением остановились на портрете. На нем художник изобразил графиню в высоком кресле. Он сидела в изящной позе, небрежно откинувшись на спинку. За ее спиной стояла огромная ваза с белыми лилиями, на фоне которой прелестная головка Элин выглядела особенно изысканно.
— Какая же вы здесь красивая, тетя Элин! — восторженно проговорила Онора. — Этот портрет заслуживает того, чтобы висеть в картинной галерее.
От этих искренних слов жесткий взгляд графини на секунду смягчился.
Бросив взгляд на часы, она заметила:
— Через пять минут я должна уехать. Впрочем, то, что я собираюсь тебе сказать, не займет много времени.
— Я вас внимательно слушаю, тетя Элин, — сказала Онора.
У нее было такое чувство, что тетя собирается сообщить ей нечто важное, но не особенно приятное. Скорее всего, подумала Онора, ее опять собираются куда-то отослать. И эта мысль была ей невыносима. Она так хотела остаться жить с дядей и тетей.
Некоторое время графиня молчала, как бы не зная, с чего начать, потом холодным тоном проговорила:
— Считай, что тебе несказанно повезло. Откровенно говоря, я не знаю ни одной девушки, только что сошедшей со школьной скамьи, на долю которой выпало бы такое счастье, какое предстоит испытать тебе.