Полина существует на периферии университетской жизни. Иногда, если удается найти бебиситтера, она ходит с Гарри на вечеринки, где очень по-демократически смешаны студенты и профессура и где она сама чувствует себя лишней, поскольку слишком стара для одних и слишком молода для других. Многие преподавательские жены в том же положении; они частенько сбиваются в кучку и говорят о детях. Разумеется, все они читали книгу Боулби о привязанности и убеждены, что нанесут детям непоправимую психологическую травму, если отойдут от них больше чем на пять минут. Еще они читали Спока, который учит, что ребенок всегда прав, поэтому живут в постоянной тревоге и неуверенности. Их молодость сейчас в самом разгаре, но они не чувствуют себя юными. В отличие от своих мужей и студентов, которые как будто захвачены одним нескончаемым праздником и убеждены, что мир принадлежит им. Когда Полина идет по улице, везя в коляске Терезу, она видит, что женщины вроде нее вытолкнуты на обочину жизни, в точности как пенсионеры, ковыляющие от булочной до бакалеи.
Впрочем, она не чувствует себя обделенной, хотя со временем почувствует. Общественное мнение еще не провозгласило, что ей положено нечто большее, и к тому же она счастлива. У нее есть горячо любимый муж и желанный ребенок. Да, временами ей скучно. Она хотела бы много такого, чего сейчас не может — спокойно почитать книжку, сходить в кино, съездить в другой город, сорваться с места, потому что ей пришла такая прихоть, — однако это не такие уж большие потери. У нее есть Тереза — весь день, каждый день. И Гарри — время от времени.
Одна студентка сказала как-то: «Господи, до чего же вам повезло выйти замуж за Гарри!» Нахальная девица. Как будто Гарри из множества претенденток по какой-то необъяснимой причине выбрал ее, Полину. На самом же деле она отнюдь не страдала от недостатка ухажеров. До Гарри у нее был американец, аспирант (эта история будет аукаться ей до конца жизни). Были и другие. Последний из них познакомил ее с Гарри, который сперва показался Полине наглым и неприятным. И тут Гарри повел на нее целенаправленную атаку. Теперь он был не наглый, а яркий и необычный. Старый приятель по контрасту с ним выглядел скучным. Гарри объявил, что намерен летом проехать на машине через Соединенные Штаты, и позвал ее с собой. Приказным тоном. Она подчинилась.
Тот город с соборной площадью для нее навсегда законсервирован в определенном отрезке времени, и Полина была неприятно поражена, когда увидела на главной улице филиалы лондонских магазинов — книжного «Уотерстоунса» и канцелярского «Райманса». В этих новшествах был оттенок предательства, как будто город обязан сохраняться неизменным, чтобы она могла спокойно оставить его в прошлом, как оставила в прошлом годы замужества. Теперь они не более чем период тяжелой болезни, выпавший из жизни промежуток, когда она страдала загадочным недугом — любовью к Гарри. Любовью? Нет, думает Полина, сравнивая тогдашнее свое чувство с тем, что испытывает к Терезе, к Люку. Нет, это была не любовь. Страшная всепоглощающая потребность. Иррациональная одержимость. Рабство.
Подъезжая к «Далям», Полина видит Терезу с Люком на проселочной дороге. Тут большая грязная лужа, которую Люк обожает. Он собирает палочки и бросает их в воду. Тереза следит за ним и одновременно за дорогой. Она подходит к машине:
— Морис уехал сто лет назад. А ему всего-то надо было в поселок за марками.
— Мы встретились и выпили по чашке кофе. Сейчас он, наверное, едет домой.
На лице Терезы явственно проступает облегчение. Она уже вообразила автомобильную катастрофу. Полина знает, что это так, поскольку сама много раз мысленно рисовала подобные картины. Теперь Тереза вновь счастлива. Жизнь прекрасна. Тереза умиротворенно смотрит на мать и начинает рассказывать, что тракторист сажал Люка к себе в кабину — наверняка малышу было страшно интересно. Они обсуждают цветок, который растет на обочине. Обе не знают, как он называется. Мышиный горошек, говорит Полина. Львиный зев, предполагает Тереза.
И Полина, глядя на Терезу, вспоминает слова Мориса о том, что она изменилась. Для Полины новая Тереза настолько привычна, что изменения почти не ощутимы. В ней появились некая глубина, некий внутренний покой и устойчивость. Не сказать что Тереза стала намного старше — скорее она обрела зрелость, словно яблоко, которое наливается летним румянцем.
Они стоят на припеке рядом с «Далями», как, вероятно, стояли многие женщины до них, ненадолго оторвавшись от хозяйственных дел. А рядом, в отдельной темпоральной капсуле, Люк целиком поглощен лужей, постигает разницу между мокрым и сухим, мягким и твердым, исследует плавучесть, силу тяжести, отражение и пористость. И еще боль, потому что спотыкается и ушибает коленку о камень. Люк орет, с изгороди взлетают вспугнутые птицы. Тереза берет его на руки и говорит: