Особенно,... 
47 
Подобные стычки раздражали одноклассников и добавляли их неприязни к Джулиану, но меня восхищали. Конечно, он был дерзок и непочтителен к наставнику, но пикировался с такой беспечностью, что это не могло не очаровать.
Макс поносил ИРА громогласно, и потому никто не удивился, когда через какое-то время на него было совершено покушение. Однажды утром он, направляясь на деловую встречу в Четырех судах, вышел из дома и убийца, засевший в кустах на Дартмут-сквер (что непременно раздосадовало бы Мод), дважды в него выстрелил; первая пуля угодила в дверной косяк, а вторая срезала Максу правое ухо, пройдя в опасной близости от черепа, в котором вроде бы содержались мозги. Окровавленный подранок заверещал и кинулся обратно в дом, где до приезда полиции и «скорой» забаррикадировался в своем кабинете. В больнице стало ясно, что никто ему не сочувствует и уж тем более не собирается разыскивать стрелка, и тогда после выписки Макс, наполовину глухой, увенчанный воспаленным багровым рубцом вместо правого уха, обзавелся дюжим телохранителем, этаким усиленным вариантом актера Чарльза Лоутона[19]. Любопытно, что он доверил свою жизнь тому, кто носил самое что ни на есть гэльское имя – Руаири О'Шонесси. Телохранитель сопровождал Макса повсюду, и вскоре все привыкли к этой неразлучной паре. Никто не знал, что после неудавшегося покушения ИРА задумала наказать своего врага чуть изобретательнее. Разрабатывался чрезвычайно дерзкий план, но мишенью его был вовсе не Макс.
Малолетний преступник
Вкусив свободы, дарованной недолгой депутатской карьерой Джулиана, мы решили чаще вырываться из цепких школьных объятий. Вскоре мы уже посещали дневные сеансы в центральных кинотеатрах и проходили через угодья Тринити-колледжа, пялясь на протестантов, которым после зачисления их в студенты некий милосердный стригаль спилил рога, и они уже не походили на чертей. Мы мало что могли купить, но нас тянуло в магазины одежды и грампластинок на Генри-стрит. Однажды Джулиан стащил с прилавка диск Фрэнка Синатры «Песни для опьяненных любовью», и мы рванули прочь, ошалелые от собственной юной дерзновенности.
Как-то раз, отмучившись на жутко нудном уроке географии, мы шли по О'Коннелл-стрит и меня вдруг накрыло волной прежде неведомой радости. Светит солнышко, Джулиан в рубашке с короткими рукавами, выгодно оттеняющими его бицепсы, у меня наконец-то заволосел лобок. Мы настоящие друзья, у нас полно времени для доверительной беседы, и никакой чужак не затешется в нашу маленькую вселенную. В кои-то веки казалось, что нам открыты все пути.
– Чем займемся сегодня? – спросил я, прячась от слепившего солнца в тень постамента колонны Нельсона.
– Думаю… погоди-ка… – Джулиан резко свернул к лестнице, уводившей в подвальный общественный туалет. – Я сейчас. Зов природы.
Постукивая каблуком о гранитный пьедестал, я глазел по сторонам. Справа виднелся главпочтамт, где некогда заклятые враги Макса Вудбида, вожаки Пасхального восстания, именем Господа и почивших предков призывали ирландцев и ирландок встать под знамя борьбы за свободу.
– Экий ты симпатяшка! – рявкнул голос у меня над ухом, и я, резко обернувшись, увидел ухмылявшегося Джулиана, через секунду заржавшего над моим испугом. – Мне это сказал какой-то хмырь, когда я отливал в сортире.
– Ни фига себе!
– Я и забыл, что в общественных нужниках ошиваются гомики, поджидающие невинных мальчиков.
– Не больно ты похож на невинного мальчика. – Я опасливо покосился на туалет, словно оттуда мог кто-нибудь выскочить и уволочь нас в мрачное подземелье.
– Но их-то они и выглядывают. Угадай, что я сделал?
– Что?
– Развернулся и обоссал ему брюки. Правда, он увидал мою штуковину, но оно того стоило. Теперь полдня будет сушить штаны, прежде чем выйдет наружу. Слышал бы ты, как он меня костерил! Представляешь? Грязный педик меня обзывал!
– Надо было врезать ему, – сказал я.
– Это лишнее, – поморщился Джулиан. – Насилием ничего не решишь.
Я промолчал. В таких темах стоило его поддержать, как он тотчас разворачивался на сто восемьдесят градусов, оставляя меня в дураках.
– Ладно, чем займемся-то? – Я хотел поскорее уйти от туалета и не думать о том, какой это, наверное, ужас – в сортире искать хоть отдаленное подобие любви.
– Надо подумать, – оживился мой друг. – Какие предложения?
– Можем пойти в парк. Купим батон и покормим уток.
47 
