Особенно,... 
21 
– Везет тебе, столько места. – Приподнявшись на цыпочки, Джулиан глянул на площадь под окном. – И ты здесь один?
– Да. – Мое жилье, каким вряд ли мог похвастать кто-нибудь из моих ровесников, состояло из трех помещений и больше походило на полноценную квартиру: спальня, ванная, игровая. – Чарльз занимает второй этаж, Мод – третий, а первый этаж общий.
– Хочешь сказать, твои родители спят порознь?
– А твои вместе, что ли?
– Конечно.
– А почему? У вас не хватает комнат?
– В нашем доме четыре спальни, – сказал Джулиан и, скривившись, добавил: – У меня за стенкой живет сестра.
– Это девочка, которая заорала и убежала? – спросил я.
– Она самая.
– Почему она вопила? Что ее огорчило?
– Без понятия, – пожал плечами Джулиан. – Вечно закатит истерику. Девчонки, они странные, скажи?
– У меня нет знакомых девочек, – признался я.
– А у меня полно. Женщины мне нравятся, хотя отец говорит, все они чокнутые психопатки. Ты когда-нибудь видел голые титьки?
Я изумленно вытаращился. В семь лет подобные мысли меня не посещали, а Джулиана уже тогда тянуло к противоположному полу.
– Нет, – сказал я.
– А я видел, – гордо поделился Джулиан. – Прошлым летом на пляже в Алгарве. Там все девушки ходили без лифчиков. Я так долго торчал на пляже, что весь обгорел. Ожоги второй степени! Жду не дождусь, когда перепихнусь с девицей. А ты?
Я нахмурился, услышав незнакомое слово:
– Что это значит?
– Ты че, вправду не знаешь?
– Нет, – сказал я, и Джулиан с превеликим удовольствием во всех деталях описал действо, выглядевшее не только малоприятным и негигиеничным, но даже отчасти преступным.
– А, это. – Я притворился осведомленным, боясь, что он не захочет дружить с таким недотепой. – Я думал, ты о чем-то другом. Про это я все знаю.
– У тебя есть грязный журнальчик? – спросил Джулиан.
Я помотал головой:
– Нету.
– А у меня есть. Стянул из отцовского кабинета. Сплошь голые бабы. Журнал, конечно, американский, потому что в Ирландии голые женщины все еще под запретом.
– Серьезно? – удивился я. Интересно, а как же бедняги купаются в ванне?
– Да. Церковь разрешает им раздеваться только перед мужем. А вот американки заголяются перед кем хочешь и снимаются для журналов, которые мужчины запросто покупают все равно как научное издание или каталог марок, и никто не считает их извращенцами.
– Кто такой извращенец? – спросил я.
– Кто все время думает о перепихоне.
– А-а.
– Когда вырасту, я буду извращенцем, – сообщил Джулиан.
– Я тоже, – сказал я, желая угодить. – Давай на пару станем извращенцами.
Едва слова эти слетели с моих губ, как я понял, в них что-то не то, ибо мой новый знакомец скорчил недоверчиво-презрительную мину.
– Нет, не получится, – поспешно сказал он. – Мужчина может быть извращенцем только с женщиной.
– Вон оно что, – огорчился я.
– У тебя большая штуковина? – спросил Джулиан, исследовав все вещицы на моем столе и вернув их не на свои места.
– Что у меня? – не понял я.
– Штуковина. У извращенца она должна быть большая. Давай померяемся? Спорим, моя больше?
От удивления я разинул рот, а внизу живота стало как-то щекотно – ощущение странное, но приятное.
– Давай, – согласился я.
– Ты первый.
– Почему это?
– Потому что я так сказал, вот почему.
Я помешкал, но потом, опасаясь, что он передумает и предложит другую игру, расстегнул ремень и до колен спустил брюки и трусы. Джулиан подался вперед и заинтересованно меня изучил.
– По-моему, это называется средненько, – сказал он. – Хотя, наверное, я тебе льщу.
– Мне только семь лет, – обиделся я, натягивая штаны.
– Так и мне семь, но у меня-то больше. – Джулиан спустил брюки, а у меня слегка закружилась голова. Я сознавал опасность нашей игры: если бы нас застукали, не миновать позора и неприятностей, но рискованность затеи меня будоражила. Впервые в жизни я увидел чужой пенис, определенно больше моего, да еще обрезанный, что меня заинтриговало.
– А где остальное-то? – спросил я.
– В смысле? – Без капли смущения Джулиан надел штаны и застегнулся.
– Где кончик твоей штуковины?
– Отрезали. Когда я только родился.
Меня аж передернуло:
– Зачем?
– Кто его знает. Не я первый, не я последний. Еврейский обычай.
– Ты еврей?
– Вот еще, нет. А ты?
– Нет.
– Ну ладно.
– Со мной такого не будет. – Я содрогнулся, представив, как кто-то с ножом подступает к моим причиндалам.
21 
