27 
Эмма кивнула.
— Уверен, он будет превосходным.
Она подошла к двери и оглянулась.
— Как ваша поездка в Цюрих?
— Расскажу позже.
— Хорошо.
В глазах Себастьяна Эмма увидела безграничное доверие, которое взволновало ее до глубины души. Зачем думать о будущем? Это бессмысленно. Она будет жить настоящим.
Когда гостей пригласили в парадную гостиную, Эмма в последний раз окинула взглядом столы. Она наблюдала, как высокопоставленные гости — мужчины в смокингах и женщины в длинных вечерних платьях — занимают свои места.
После супа, заслужившего всеобщее одобрение, подали уникомуса. Эмма занималась главным блюдом — ростбифом, когда до нее донеслись громкие голоса. Нахмурившись, она вытерла руки и поспешила в гостиную.
В этот момент дверь в кухню распахнулась.
— Во имя Бога! — вскричал премьер-министр, завидев ее. — Что вы делаете? Издеваетесь над нами? Высмеиваете наши традиции?
Эмма окаменела.
— Это оскорбление! Святотатство! Вы поплатитесь за свое преступление!
— Я… я не понимаю, о чем вы говорите. Что я сделала?
— Уникомус! Как вы могли?
— Рыба? Но…
— Это национальная святыня. Мы никогда, никогда не едим ее!
— Что? — Эмма пришла в ужас, — Но… но почему никто не… — Она беспомощно оглянулась. В кухне не было ни души. Все с самого начала знали, но не предупредили ее. — Боже мой! Я очень сожалею. Я не знала.
— Не знали? Бессовестная отговорка!
— Но никто из поваров не… — Эмма умолкла. Она догадывалась, что персонал кухни хочет избавиться от нее. Ей следовало проявить осторожность. — Позвольте мне извиниться перед всеми.
С тревожно бьющимся сердцем Эмма вошла в гостиную.
Увидев ее, Себастьян поднялся. В его взгляде не было дружелюбия. Уж не думает ли он, что она сделала это нарочно?
— Прошу вас уделить мне минуту внимания. Я знала, что уникомус — ваша национальная гордость, но мне не сообщили, что эту рыбу никогда не едят.
— Видите ли, дорогая, — мягко пожурила ее Труди, — уникомус — герой нашего фольклора, наш предок. Он спасает утопающих и предупреждает о приближении бурь. Он — воплощение национального духа. Употребить его в пищу — это… каннибализм.
— Ваше высочество, я очень сожалею, поверьте… Если вы не можете простить меня, пожалуйста, попытайтесь по крайней мере понять.
— Во всяком случае, он был превосходно приготовлен, — великодушно сказала Труди.
Эмма попыталась улыбнуться.
— Еще раз приношу свои извинения. Через десять минут, леди и джентльмены, вам подадут другое блюдо.
Эмма быстро вернулась в кухню. Гнев помог ей сдержать слезы. С каким удовольствием она свернула бы кое-кому шею! Неудивительно, что все ее так называемые помощники попрятались!
Вошел Себастьян и, схватив ее за руку, резко спросил:
— О чем ты думала?
Эмма подняла глаза. Больше всего ей хотелось броситься в его объятия, но он был взбешен.
— Скажи мне, почему эту рыбу продают на рынках, если никто ее не ест?
— Мы не едим. Для итальянцев это деликатес. Они приезжают специально для того, чтобы купить уникомуса.
— Употреблять его в пищу — святотатство, а продавать — нет?
— Эмма, не ищи логики. Так принято испокон веков. Мне нечего сказать.
Закрыв глаза, она покачала головой.
— Ты должен был сказать: «Никогда не готовь эту рыбу».
Себастьян нахмурился.
— Эмма, неужели никто из поваров не предупредил тебя?
— Мне ничего не сказали, — после долгого колебания ответила Эмма. — Но я сама виновата, потому что должна была…
Себастьян выругался, лицо у него потемнело.
— Я всех уволю, всех до одного!
— Нет!
— Да! Они умышленно подставили тебя.
— Ты не можешь уволить их, несмотря на то что они хотели избавиться от меня с самого начала. Их трудно винить, ведь они чувствовали себя униженными. Им дали понять, что сами они не справятся. Но сейчас, чтобы приготовить обед по случаю коронации, мне потребуется помощь.
Себастьян долго молчал. Затем покачал головой, снова выругался и, повернувшись на каблуках, вышел.
Эмма занялась приготовлением нового блюда, которое должно было заменить злополучного уникомуса. Постепенно с пристыженным видом в кухню вернулся персонал. Эмма вела себя так, будто ничего не произошло, но ее одолевал страх. Об этом эпизоде вряд ли скоро забудут. Ее уволят.
27 
