Последние отзывы

  51  

Дальше события развивались так.

Поздно вечером Аввакум отклеил от паспорта Шеленберга его фотокарточку и на ее место приклеил свою. Среди имевшихся у него шрифтов он выбрал наиболее подходящий и, составив из него половину печати, тиснул ее в правом нижнем углу фотографии.

В его транзистор был вмонтирован микрорадиопередатчик. Металлическая окантовка чемодана служила ему антенной. Он передал в Софию, в Центр: «Вышлите данные о профессоре Пауле Шеленберге, Мюнхен». И принялся укладывать в чемодан свои вещи.

Профессор спал на кровати красного дерева. Спал мертвым сном — Аввакум своевременно позаботился растворить в его стакане с водой восьмую долю таблетки, которая — если ее принимали целиком — гарантировала непробудный сон в течение сорока восьми часов.

Со своим транзистором Аввакум не расставался даже в постели. Кроме микрорадиостанции, под его крышкой нашел себе место крохотный фотоаппарат и инфракрасный «глаз» для ночных наблюдений с небольшого расстояния. При необходимости «глаз» можно было насаживать на объектив фотоаппарата.

В прочий «специальный» багаж Аввакума входили: два флакончика — красный и желтый — с лекарством от гипертонии, причем четыре последние таблетки красного флакончика, с виду ничем не отличающиеся от остальных, погружали человека в сорокавосьмичасовой непробудный сон, а две последние таблетки желтого служили проявителем для микропленки; кристалл, определяющий частоту радиоволн, на которых Аввакум связывался с Центром, — намного меньше костяшки домино, этот кристалл помещался в правом замке его чемодана; достаточно было дважды повернуть ключ в обратную сторону, и замок легко снимался, а под ним лежал радиокристалл; записная книжка с бумагой в клеточку; маленькая, но сильная лупа; томик стихов на французском языке — стихи Верлена и Рембо служили ключом, с помощью которого Аввакум зашифровывал свои радиограммы и расшифровывал полученные.

Таков был его «специальный» багаж. После того как он все сложил, он вызвал по телефону такси, приказал шоферу везти его к Сокко Шикко, затем назвал какую-то улицу в Медине, а когда они туда приехали, он велел шоферу ждать его здесь и через минуту исчез в темноте. Исчезнуть, потеряться в этом лабиринте мощенных булыжником улочек и тупиков не составляло никакого труда!

В «Эль Мннзох» он возвратился после полуночи. Шеленберг, который в свое время «что-то такое сделал в Освенциме», в результате чего человек превращался в горсть пепла, спал непробудным сном.

В два часа ночи Аввакум связался с Софией и записал данные о профессоре, полученные из Мюнхена. Расшифровка радиограммы отняла у него полчаса. Ночной сумрак уже начинал таять, со стороны Средиземного моря занималась заря, когда он погасил свет и, сидя в кресле, закрыл глаза.

Танжер, 26 июля 196… г.

Уничтожив яичницу из трех яиц с ветчиной и салат из помидоров и огурцов с зеленым луком, поглотив пол-литра молока с толстым слоем сливок и полбанки апельсинового джема и освежившись под конец апельсиновым соком, Шеленберг заявил, что теперь, после этого легкого завтрака по-европейски, он в форме и не прочь прогуляться по набережной, или же к Казбе, например, или хоть к черту на рога, лишь бы на пути попалось стоящее заведение, где они могли бы перехватить немного скумбрии и, как подобает порядочным людям, выпить по кружке холодного пива.

— Хотя такого пива, как мюнхенское, на всем белом свете не сыскать, — вздохнул Шеленберг, горестно качая головой.

Прогуливаясь по набережной, они заглянули в порт. Внутри гигантской подковы между стенами волнорезов стояли на причале десятки больших и малых судов, грузовых и пассажирских, танкеров и парусников. Какие только флаги не развевались здесь на слабом ветру! В воздухе пахло соленой морской водой, испарениями йода, гниющими водорослями, мазутом. У причалов повизгивали тачки, сновали грузчики — арабы и берберы, одинаково запыхавшиеся и потные. Краны, словно допотопные животные, со стеклянными кабинами и пультами в межреберьях, опускали свои хоботы в темные провалы трюмов и вершили там свои дела.

Какой шум! Да еще этот запах морской воды, мазута и древесины. И на воде масляные пятна, словно грязные лоскутья.

А вверху — голубое небо.

— Которое же из этих судов — мое? — спросил Шеленберг.

Аввакум пожал плечами и промолчал.

— Готов спорить на кружку пива, что оно уже пришло и стоит на якоре и что там меня ждут. Дьявол его возьми!

  51