На обед Эйдан повел ее в пивную на открытом воздухе, где они ели сосиски и пили темное пиво из высоких стаканов. Потом они побывали в нескольких других галереях – Веронике хотелось получить представление о том, что происходит в местном художественном сообществе. Оно оказалось преимущественно авангардным, и хотя обычно авангард ее не привлекал, она охотно смотрела работы других художников. Посещение галерей дало ей и Эйдану обильную пищу для разговоров – о направлении современного искусства, мотивации художников, сравнении их видений, о том, как предыдущие поколения художников вдохновляют последующие, порой ничем не похожие на них. Эйдану еще не встречался человек, который был бы настолько увлечен искусством, как Вероника. Вдобавок предвзятость была ей чужда, она охотно воспринимала все новое, и это Эйдану тоже нравилось, хотя ее собственная манера рисования была проверена временем, надежна и в целом традиционна. В отличие от нее, Эйдан предпочитал рисковать, лезть на рожон, – словом, быть настоящим, как он это называл.
Наконец они вернулись в его галерею и застали там агента Эйдана, Джонни Гарднера. Он был моложе Эйдана, его черные волосы торчали острыми прядями, как иголки, о работах Эйдана он отзывался с величайшей серьезностью. Вероника была рада новому знакомству. Через несколько минут Джонни ушел на встречу с художником, мастерская которого располагалась на той же улице. Эйдан снова занялся рамками, Вероника помогала ему, чем могла, вместе они наблюдали, как сотрудники галереи готовятся к выставке. Каждые пять минут Эйдан останавливал их, чтобы внести какие-нибудь мелкие поправки, поменять местами снимки, сдвинуть их на пару дюймов влево или вправо. В своей работе он был перфекционистом до мозга костей, и Веронике это нравилось. Волнение в преддверии выставки здесь, в галерее, казалось почти осязаемым.
Тем вечером они задержались в галерее до одиннадцати, затем заказали ужин из блюд каджунской кухни. Еда была замечательная, за ужином они успели развесить снимки еще на двух стенах, а потом вернулись в отель и в изнеможении повалились на кровать. Несмотря на напряженную работу и волнения перед выставкой, Эйдан был счастлив, что Вероника рядом.
На следующее утро Вероника проснулась оттого, что Эйдан ласкал ее. Они лежали в постели обнаженные и начали заниматься любовью еще в полусне.
– Какой приятный способ просыпаться… – сонно пробормотала она потом, перекатываясь на бок, чтобы посмотреть на Эйдана. Он поцеловал ее.
– Спасибо за помощь вчера вечером. У тебя верный глаз, – похвалил он.
– У тебя тоже, и работаешь ты на совесть.
Они приняли вместе душ и вскоре уже направлялись в галерею. Подготовка к выставке заняла еще два дня. Благодаря нескольким нишам и продуманно размещенным перегородкам в их распоряжении появились дополнительные стены для размещения фотографий. Наконец все было закончено, и Эйдан счел выставку полностью готовой к открытию, насколько это вообще возможно. Перед самым уходом в гостиницу, чтобы переодеться к церемонии открытия, он поменял местами последние три снимка. В галерее было выставлено множество работ Эйдана, и он рассчитывал на благосклонные рецензии.
К открытию Эйдан оделся в черную рубашку и черные джинсы, а Вероника – в черные кожаные брюки и черный свитер, который купила, отлучившись на несколько часов за покупками на Ораниенбургерштрассе.
– Ты великолепна, – восхищенно воскликнул он, целуя ее. Пешком они направились из гостиницы в галерею. Эйдан волновался из-за выставки, его волнение передалось Веронике. На открытие обещал прийти самый влиятельный арт-критик Берлина. Едва Вероника с Эйданом оказались в галерее, как ее владелец, Карл, сообщил, что ему звонили из одного музея в Испании по поводу приобретения некоторых работ, и такой же запрос поступил из Гамбурга. Выставка могла сыграть решающую роль в карьере Эйдана, поэтому он был особенно рад, что в эти минуты Вероника рядом с ним.
Галерея быстро наполнилась посетителями, подали легкие закуски, играла музыка, заинтересованную толпу составляли главным образом ценители искусства. Прибыли художники и коллекционеры из Италии, Испании и Англии, пришел критик, которого ждал Эйдан, и похвалил выставку. Эйдан был звездой вечера, его работы обсуждали и превозносили. В какой-то момент Вероника, оглядевшись, вдруг осознала, что большинству собравшихся в зале от двадцати до тридцати с небольшим лет – словом, среди зрителей ее ровесников не оказалось. Она вдруг почувствовала себя безнадежно старой и задумалась, не выглядит ли она нелепо в брюках из черной кожи. Волосы она распустила по просьбе Эйдана. Ей вспомнилось английское выражение «закосить под девочку» – так говорили о женщинах в возрасте, одевающихся на молодежный манер. Вероника надеялась, что не выглядит молодящейся старухой.