Обаятельный красавец Пол приковывал к себе взгляды, входя в любую комнату, был украшением любого застолья, но в жизни не добился ровным счетом ничего, а его пристрастие к молодым хорошеньким пустышкам ничего не привнесло в его жизнь и не прибавило ни строчки в его резюме. Он жил одним днем, стремился лишь к развлечениям, никогда не задумывался ни о будущем, ни о последствиях своих поступков, и таким остался до самого конца. Его последней компаньонкой была юная русская красотка, которая испарилась, едва узнав, что Пол заболел. По крайней мере, им не пришлось иметь с ней дело, с облегчением думала Тимми. Им с лихвой хватит и Берти, который наверняка будет сражаться за каждый цент. Тимми точно знала, что представляет собой Берти, как знали ее мать и сестры, и обычно старалась не вспоминать о нем. В последние годы они почти не виделись, и были рады этому. Берти тоже их избегал, поскольку это общение не сулило ему никакой выгоды. Казалось, он унаследовал только худшие отцовские черты, усиленные многократно и не смягченные никакими достоинствами. Пол сам так говорил.
Открыв дверь, Тимми увидела на пороге заспанную, но по-прежнему удивительно красивую Джой. Она была в короткой белой юбке и футболке, и даже в сандалиях без каблука не уступала ростом Тимми, но в остальном они ничуть не походили друг на друга. Светловолосой Тимми досталась аристократическая внешность отца, а Джой выглядела просто ослепительно с ее темными волосами, глазами оттенка фиалок и сливочно-белой кожей. От матери она унаследовала внешность, от отца – рост. Тимми довольно давно не виделась с младшей сестрой, хотя время от времени разговаривала с ней по телефону. Джой обычно забывала перезванивать и лишь нехотя поддерживала связь с родными. С Джульеттой Тимми общалась гораздо чаще, а Джой была слишком занята прослушиваниями, кастингами, просмотрами, съемками, и в перерывах между ними – работой официантки.
Сестры обнялись. Джой долгую минуту льнула к старшей сестре, и обе думали об отце.
– Не верится, что его больше нет, – сиплым голосом выговорила Джой, проходя в комнату. – Наверное, я думала, что он будет жить вечно.
– Все мы так считали, – отозвалась Тимми, наливая в кружку кофе и подавая сестре. Сегодня на Тимми была снова клетчатая, но другая рубашка, чистые джинсы и те же конверсы, как и днем раньше. Получился непритязательный облик в стиле унисекс, так одевались все сотрудники фонда, поэтому мало чем отличались от своих бездомных клиентов. Тимми улыбнулась, отметив, как сексуально и юно Джой выглядит в своей мини-юбке. Бесспорно, в семье она была первой красавицей, как и утверждал отец. Она казалась усовершенствованной, более рослой версией своей матери, к облику которой прибавили изрядную дозу сексапильности. Мать выглядела гораздо скромнее и серьезнее, несмотря на все сходство с младшей дочерью. Отцовский рост пошел на пользу внешности всех троих дочерей.
– Мама прилетает днем, – сообщила Тимми. – Она послала мне эсэмэску, когда садилась на самолет в Ницце три часа назад. Я сказала ей, что ты остановишься у меня.
Услышав это, Вероника не удивилась, поскольку Джой, оказавшись в Нью-Йорке, хоть это бывало редко, обычно гостила у Тимми. Им нравилось жить вместе неподалеку от центра, обычно они успевали наверстать упущенное за время разлуки и наговориться вдоволь. Тимми и выглядела старше, и была более зрелой по характеру; в детстве три года разницы между ними казались особенно заметными.
– Видимо, похороны состоятся через три дня. Мама решит, когда приедет.
– А потом она обратно в Сен-Тропе? – спросила Джой, чувствуя себя виноватой за то, что так и не нашла времени навестить мать во Франции этим летом. Впрочем, не смогла приехать и Тимми. А Джульетте было не до путешествий, поскольку никто не мог заменить ее в булочной – если не считать помощницы, но та не говорила по-английски и не внушала доверия. За три года работы Джульетта ни разу не устраивала себе выходных – до вчерашнего дня. А теперь ей хотелось посвятить остаток лета трауру, почтить память отца и заняться своей жизнью. Как и следовало ожидать, смерть отца повергла ее в шок.
– Она не говорила, – ответила Тимми. – Кажется, дом она сняла лишь до конца этого месяца. И, по-моему, ей там одиноко.
Но и в Нью-Йорке Веронике было нечем заняться. Пока дочери взрослели, в ее жизни хватало событий, но последние несколько лет она не знала, куда себя девать.
С недавних пор она поговаривала о том, что хочет вновь начать писать красками, но не сделала никаких шагов в этом направлении. Она была одаренной художницей-портретисткой, училась в Академии художеств в Париже, но с тех пор, как родились дочери, рисовала от случая к случаю и утверждала, что ей не хватает времени. Теперь же времени ей хватало с избытком, но перерыв в занятиях живописью оказался слишком продолжительным. Чем заполнить дни, она понятия не имела. Правда, она помногу читала, ездила в Париж, участвовала в благотворительной работе, но пока что не нашла себе дела, которое захватило бы ее целиком. После развода с Полом она встречалась с несколькими мужчинами, но серьезных отношений у нее не сложилось. С Полом она проводила достаточно времени, чтобы не страдать от одиночества и не испытывать потребности найти кого-нибудь другого. Минувшей ночью Тимми задумалась, изменится ли что-нибудь теперь, со смертью Пола, будет ли ее мать проявлять больше интереса к мужчинам. Впрочем, Вероника часто повторяла, что в свои пятьдесят два года она уже слишком стара, и Тимми не спорила с ней, поскольку даже в свои двадцать девять ощущала себя слишком старой, чтобы повторять попытки, – точнее, чересчур обескураженной и разочарованной. Тимми осточертели изменники и обманщики, но Веронику, казалось, обошло стороной ожесточение, которому поддалась ее старшая дочь. По крайней мере, пока у Тимми не было ни малейшего желания кого-то искать – в отличие от Джульетты, дверь в жизнь которой всегда была открыта для неудачников, и Джой, у которой всегда был парень, пусть даже они не жили подолгу вместе.