— Марла, дорогая, тебе больно? — наконец отважилась спросить она.
Марла начала было отрицать, но затем утвердительно кивнула.
— Да! — едва выговорила она.
Охотник посмотрел на свою жену одновременно со страхом и благоговением.
— О Боже мой! — воскликнул он.
— Нет. О мой ребенок! — поправила его Гроза с несвойственным ей в последнее время радостным смехом. Ей показалось забавным, что такой большой, сильный мужчина дрожит от страха при мысли о том, что у него сейчас родится ребенок.
— Расслабься, Охотник, — сказал ему Джереми, — поверь мне, это дело не быстрое. Паниковать будешь позже.
Марла смущенно улыбнулась.
— Я так и думала. Вот почему я раньше ничего не сказала.
Охотник озабоченно нахмурил брови.
— Когда у тебя начинались первые боли?
— Перед обедом, — робко призналась она.
Услышав ее ответ, Охотник подавил тяжелый вздох, а Марле едва удалось сдержать крик, поскольку резкая боль пронзила ее огромный живот.
Гроза вскочила на ноги.
— Ну что, Джереми, как ты смотришь на то, чтобы принять рождественского ребенка? Или нам с Марлой придется выкручиваться самим?
Джереми усмехнулся.
— Как в былые времена, а, Гроза?
— А мне что делать? — взволнованно спросил Охотник.
— Ты можешь расшнуровать дамские ботинки? — поддразнивая его, спросила Гроза.
— Конечно, нет!
— Тогда сиди и жди или ходи по комнате. Налей себе виски и расслабься.
— Может быть, мне вскипятить воды или еще что-нибудь? — не унимался Охотник.
Гроза рассмеялась — впервые по-настоящему рассмеялась с момента того рокового нападения кавалерии.
— Если только вздумаешь постирать белье. Мама уже все подготовила к этому событию.
— Не беспокойся, дорогой, — утешала его Марла, в то время как Гроза и Джереми помогали ей подняться с кресла, — я не думаю, что тебе придется долго ждать.
Марла была права: не прошло и двух часов, как Джереми и Гроза помогли ей освободиться от ребенка. Джереми передал орущего новорожденного Грозе, затем перерезал пуповину и завязал ее. Гроза быстро обтерла скользкое тельце ребенка и нежно положила его на руки матери.
— Твой сын, дорогая сестра, — сказала она немного охрипшим от волнения голосом, сдерживая выступившие на глазах слезы.
Лишь только Джереми собрался пойти и сообщить Охотнику радостную новость, Марла вновь застонала от боли.
— Минуточку, добрый доктор, — остановила его Гроза, — у Марлы продолжаются схватки.
— Это выходит послед, — объяснил он ей с порога. — Ты видела достаточно родов, чтобы знать об этом.
— Нет, Джереми, это определенно роды, — продолжала настаивать Гроза, в то время как Марла тяжело стонала.
Несколько минут спустя Джереми уже держал в своих больших руках крошечную кричащую девочку.
— Ну и дела! — восхищенно сказал он. — Я бы никогда не подумал, что ты вынашиваешь двойню, Марла.
Марла тихо засмеялась:
— Я тоже. А теперь ты уверен, что это все?
Гроза поместила крошечную дочку в другую руку ее матери.
— Дело сделано, — засмеялась она. — А теперь подготовимся к встрече с молодым отцом.
— Пойду подготовлю его, а не то, боюсь, его хватит удар, — галантно предложил Джереми, улыбаясь во весь рот.
Через час после этого, весело распевая рождественские гимны, из церкви вернулись родные Грозы. К их огромному удивлению, их пригласили посетить новорожденных Сэвиджей.
Охотник великодушно предложил своей сестре и Джереми оказать им честь и дать имена близнецам, что очень удивило Грозу, поскольку Охотник всегда придерживался шайеннских традиций.
Посоветовавшись между собой и получив одобрение Марлы, они назвали младенцев Кристофером и Каролиной в честь рождественских гимнов[2], которые их родные пели вскоре после их рождения.
Глава 24
Постепенно Гроза начала выздоравливать. Порою она испытывала чувство вины, когда вдруг забывала о своей сдержанности и смеялась над какой-нибудь детской шалостью или сказанным ее малышами словом. Джереми был на ранчо частым гостем. Он был готов часами разговаривать с нею, пытаясь вытащить ее из скорлупы печали и одиночества. Ей нравились его остроумие и сверкающие изумрудные глаза, которые помогали ей преодолеть уныние. Он играл с детьми, рассказывал ей о своих последних ветеринарных вызовах и не пытался скрыть, что приезжал прежде всего для того, чтобы увидеться с ней, хотя она не делала ничего, чтобы его обнадежить.