Особенно,... 
79 
– О, господи, – прошептала она.
Аш издал какой-то звук, принятый ею за одобрение. Он до сих пор лежал на ней, придавив своей тяжестью, что она находила абсолютно уместным и естественным. Ей нравилось ощущать кожей галоп его сердца. Нравилось, что он обмяк всем телом.
– Сеанс ты обычно заканчиваешь подобным образом?
– Зависит от модели.
Она фыркнула. И ущипнула бы его или стукнула, если бы смогла поднять руку.
– Обычно я пью пиво. Иногда иду на пробежку или становлюсь на беговую дорожку.
– Не люблю беговые дорожки. Только вспотеешь, но никуда не доберешься. А вот секс – другое дело. Весь вспотеешь и доберешься куда угодно.
Он поднял голову.
– Теперь, когда становлюсь на беговую дорожку, буду думать о сексе.
– Ради бога.
Он засмеялся, откатился от нее и лег на спину.
– Ты уникальна.
– Главная цель достигнута.
– Почему главная цель?
Она пожала плечами.
Он обнял ее, повернул на бок, так что теперь они лежали лицом к лицу.
– Почему цель? – повторил он.
– Не знаю. Возможно, следствие воспитания в военной среде. Мундиры, регламент. Может, быть уникальной – это мой личный мятеж.
– И у тебя получилось.
– Но ты! Не должен ли ты вести жизнь богатого бездельника-сибарита, путешествовать по всему свету в престижные места или вращаться в замкнутом обществе Монте-Карло? А вдруг ты проводишь лето в Монте-Карло?
– Предпочитаю озеро Комо. Нет, я не из богатых бездельников и тусовщиков. Конечно, мне не пришлось проходить стадию голодающего художника, но мог бы.
– Дело не в том, чем ты занимаешься, а в том, кем должен быть. Прекрасно иметь талант и любовь. Не у всех это есть.
– А писательское ремесло – это то, чем должна заниматься ты?
– Пожалуй, что так. Я люблю это ремесло и думаю, что постепенно в нем совершенствуюсь. Но без работы «стражем домашнего очага» я была бы голодающим писателем. Мне это тоже нравится, и я хороша на своем месте.
– Ты не роешься в ящиках, которые тебе не принадлежат.
– Абсолютно верно.
– Я бы рылся, – хмыкнул он. – И большинство людей на моем месте. Этого требует любопытство.
– Отдашься любопытству, кончишь безработной. Плюс это просто грубо.
– Грубость приводит к суровому наказанию.
Он легонько коснулся пальцем крошечной ямочки у ее губ.
– Как насчет ужина?
– Теперь, когда ты упомянул об этом, официально заявляю, что умираю от голода. А мое платье в лифте.
Он выждал секунду.
– Окна покрыты непрозрачной пленкой. В них можно смотреть только изнутри. Специально, чтобы выводить из себя таких, как ты.
– Все равно. У тебя есть халат? Или рубашка? Или мой багаж?
– Если настаиваешь.
Он поднялся, и она подумала, что он видит в темноте, как кошка, если так легко двигается в полутьме.
Открыв шкаф, он пропал в нем, и она рассудила, что шкаф приличных размеров.
Аш вернулся с рубашкой, которую бросил ей.
– Она слишком тебе велика.
– Это означает, что она закроет мою задницу. В обеденное время просто необходимо закрывать задницу.
– Строго.
– У меня не так много правил, – заметила она, надевая рубашку, – зато те, что есть, очень строгие.
Рубашка действительно закрыла ее попу и верхнюю часть бедер, а также руки. Она старательно застегнула ее и закатала рукава.
Он подумал, что нарисует ее и такой. Мягкой, расслабленной после секса, с тяжелыми веками и в мужской рубашке.
– Ну, вот.
Она одернула подол.
– Теперь у тебя есть, что снять с меня после ужина.
– Поскольку ты изложила это подобным образом… правила есть правила.
Он схватил спортивные брюки и майку.
Они спустились по лестнице вниз.
– Ты ненадолго отвлекла меня от всего случившегося. У тебя это получается.
– Может быть, позволить себе мысленно уйти куда-то далеко – это поможет нам сообразить, что делать дальше.
Она сунула нос в пакет с едой.
– Боже, все еще хорошо пахнет!
Он провел рукой по ее волосам.
– Имей я возможность вернуться назад, ни за что не впутал бы тебя в это. Я бы по-прежнему хотел, чтобы ты была здесь, но не впутал бы тебя во все это.
– Я уже впуталась, и я уже здесь.
Она подняла пакет и протянула ему.
– Поэтому давай есть. И возможно, сумеем понять, что делать дальше.
У него были кое-какие мысли на этот счет. Он попытался изложить их, пока они грели еду и устраивались в уголке, где он обычно обедал.
– Ты был прав, – признала она, откусив первый кусочек. – Это вкусно. Итак… что у тебя на уме? У тебя такой вид, словно ты напряженно думаешь. Решаешь, что писать и как? Взгляд сосредоточенный, яростно-пристальный, как перед нападением…
79 
