41 
В парке Эстерхази, по пути к Максу и Курту, Катрин на несколько минут заключила перемирие с зимой. Откинув назад капюшон, она подставила лицо снежинкам, которые тут же покрыли ее волосы белой кисеей. Она закрыла глаза и почувствовала себя молодой. Очень молодой. У нее появилось такое чувство, как будто она так и осталась ребенком.
Курт лежал под своим креслом и спал. Он не проснулся, когда Катрин вошла. И даже когда она «заржала» ему в ухо лошадиным сэндвичем. Квартира была теплой и светлой. «В такой квартире невозможно впасть в меланхолию», — подумала Катрин. Ни обстановкой, ни оформлением здесь и не пахло. Это была некая совокупность случайно оказавшихся под одной крышей красивых и уродливых вещей, которым хозяин дал карт-бланш в решении визуального образа интерьера. И они вполне справились с этой задачей. Квартира являла собой противоположность тому, что называют отсутствием всякого стиля — здесь, напротив, было представлено слишком много стилей. По отдельным предметам можно было реконструировать все многообразие настроений и мотивов хозяина при покупке мебели. Он руководствовался то низкой ценой, то практичностью вещи, то пестротой и яркостью, то благородством форм, то авангардистским характером, то редкостью товара, а то и такими качествами, за которые прадеды заклеймили бы его вкус как мещанский.
На светлом паркетном полу гостиной лежали три ковра с разных континентов, отчаянно диссонировавшие по цвету. Европа поблекла, Азия стыдливо прятала глаза, Южная Америка торжествовала. При виде платяного шкафа из красного дерева нетрудно было догадаться, что его в свое время не вышвырнули в окно только по причине его чрезмерной тяжести и громоздкости. Самое подходящее определение, которое гости могли придумать при виде деревянных монументов ужаса, было «склад забытых вещей».
Довольно симпатично выглядели комодики, тумбочки и столики, которые издалека можно было принять за антиквариат. На стенах висели пошло-экстравагантные пейзажи и жуткие часы с кукушкой, в которых вместо кукушки ежечасно появлялись фигурки древнегреческих богов и героев. По отсутствию ваз, ламп, подсвечников и прочих декоративных элементов Катрин определила, что в этом доме отсутствует кокетливость внутреннего убранства и любовь к деталям — то есть женщина.
Самый теплый угол гостиной был отмечен мягким изгибом вписанного в него очень светского оранжево-красного замшевого дивана, перед которым стоял болезненно-вычурный журнальный столик «а-ля рюстик» с шиферной столешницей в дубовом обрамлении. Самым элегантным предметом обстановки гостиной был, пожалуй, письменный стол в стиле модерн. «Без голых девиц он смотрится еще лучше», — подумала Катрин и чуть не сказала это хозяину.
Макс стоял в своей маленькой кухоньке, при виде которой невольно напрашивался унылый образ яичницы с ветчиной в исполнении охваченного похмельной дрожью холостяка. Но пахло в этой кухне бабушкой. Это был запах пирога с крыжовником. Нет, это был просто запах пирога. Крыжовник не имеет запаха.
— А где ты взял крыжовник? — спросила она и осталась недовольна нечистым звучанием своего голоса.
Когда она чувствовала себя уверенно и независимо, у нее обычно был очень приятный низкий голос, она знала это. А тут вдруг такое карканье! Интересно, он заметил ее волнение?
Макс принялся рассказывать о каком-то знакомом торговце на рынке, который посоветовал ему попробовать там-то и там-то. Но «там-то и там-то» ничего не оказалось, и тогда он попробовал…
Катрин при всем желании не могла сосредоточиться на деталях рассказа. Ясно было одно: он раздобыл крыжовник на краю света. Для нее. Только для нее одной. Любое украшение покупает один из множества мужчин для одной из множества женщин. А вот пирог из крыжовника печет только тот, кто знает «пароль», и только для той, которая и сообщила ему этот «пароль». Более интимного подарка невозможно себе и представить.
Рассказывая, Макс смотрел ей прямо в глаза; ей даже пришлось отвернуться. Она чувствовала себя разоблаченной, а он словно преобразился. Он не сводил с нее глаз. Он был совсем другим, он как будто только что, внезапно, вошел в ее жизнь. Он стал ей интересен. Она начала изучать его. Он нравился ей. Это было удивительно, что мужчина, на которого она впервые осознанно обратила внимание, мог сразу же так ей понравиться.
Они провели полдня на оранжево-красном диване. Сидя в двух метрах друг от друга, они за все время не придвинулись друг к другу ни на миллиметр. Она — потому что ни за что бы этого не сделала, он — потому что не сделал этого. Курт все это время спал. И Катрин полюбила его за это. Он стал ее любимой собакой. Пирог не имел ярко выраженного вкуса. Каждый раз, когда Макс спрашивал: «Хочешь еще кусочек?», она отвечала: «С удовольствием, но только совсем маленький». Она выпила восемь чашек кофе и два литра минеральной воды. Она была просто вынуждена непрерывно что-то есть и пить (и соответственно периодически посещать туалет): ей необходимо было какое-то непрерывное оправдание тому, что она не уходит. А ей не хотелось никуда уходить. Ей хотелось сидеть у него как можно дольше, даже если бы ей пришлось до конца жизни есть пирог из крыжовника и пить воду (периодически посещая туалет), чтобы не лишиться права пребывания в этой квартире.
41 
