Особенно,... 
78 
— Уж не хотите ли вы сказать, что вы ничего не видели?
— Там ничего не было, Кэтрин. Ничего.
Я бросилась к ней, задыхаясь от ярости и бессилия. Я, кажется, схватила ее за плечи и стала трясти.
— Вы лжете! — кричала я. — Вы притворяетесь!
Она качала головой и, казалось, была готова расплакаться, но стояла на своем:
— Нет, Кэтрин, нет. Если бы я видела, я бы сказала! Мне даже жаль, что я ничего не видела, потому что для вас это так много значит…
— Вы видели, — твердила я, — я знаю, что видели.
— Я ничего не видела, Кэтрин. Там ничего не было.
— Значит, вы тоже замешаны в этом, — холодно сказала я.
— В чем? В чем? — чуть не плача, спросила Дамарис.
— Почему вы повели меня через развалины? Потому что вы знали, что он там должен быть. Специально для того, чтобы потом сказать, что вы ничего не видели и что я сумасшедшая!
Я чувствовала, что от охватившего меня заново ужаса я теряю контроль над собой. Я призналась ей в своем страхе, думая, что бояться уже нечего, и этим погубила себя.
Она пыталась взять меня за локоть, но я отбросила ее руку.
— Мне не нужна ваша помощь, — сказала я. — Я обойдусь без вас. Уходите. По крайней мере, теперь я знаю, что вы его сообщница.
Спотыкаясь и пошатываясь, я дошла до дома. Внутри его была какая-то тяжелая, отталкивающая тишина. Я поднялась в свою комнату, легла на кровать и пролежала так до темноты. Мэри-Джейн пришла спросить, не принести ли мне ужин, но я сказала, что не голодна, а просто очень устала.
Я отослала ее и заперла дверь.
Это был мой самый черный час.
В конце концов я приняла успокоительное, которое дал мне доктор, и скоро провалилась в спасительный сон.
VI
Есть что-то особое, что появляется в женщине, которая ждет ребенка, какой-то яростный инстинкт, направленный на то, чтобы защищать и оберегать его всеми силами. И чем острее в этом необходимость, тем больше сил и решимости находит в себе женщина.
Я проснулась на следующее утро, чувствуя себя отдохнувшей и посвежевшей благодаря нескольким часам непрерывного сна, подаренного мне лекарством доктора Смита. Но как только я вспомнила все, что произошло со мной накануне, у меня появилось ощущение, что я стою перед входом в бесконечный темный тоннель, войти в который для меня смерти подобно и в который, как бы я не сопротивлялась, меня может бросить чья-то злая воля.
Но мой ребенок, напомнивший о себе легким движением, напомнил мне и о том, что наша с ним судьба едина, что, если я сдамся, я погублю и его, и что поэтому я должна бороться за нас обоих — и прежде всего за него, за то, что мне дороже всего на свете.
Когда Мэри-Джейн принесла мне завтрак, она не заметила ничего необычного в моем настроении или состоянии, и это была моя первая маленькая победа. Ведь я боялась, что не смогу скрыть тот поселившийся во мне страх, из-за которого накануне я чуть действительно не лишилась рассудка.
— Сегодня чудесное утро, мадам, — сказала Мэри-Джейн.
— Да?
— Все еще немного ветрено, но зато солнце так и сияет!
— Я очень рада.
Все еще лежа в кровати, я прикрыла глаза, и горничная вышла. Я заставила себя проглотить кое-что из принесенного ею завтрака, хотя на самом деле есть мне не хотелось. Я лежала и смотрела на тонкий солнечный луч, пробившийся сквозь шторы и упавший на мою кровать. От его вида мне стало немного легче на душе — я подумала, что в нем есть что-то символичное. Ведь солнце на самом деле есть всегда, подумала я, только иногда его от нас закрывают тучи. Из любой трудной ситуации должен быть выход, и даже если он скрыт, при желании его можно найти.
Я должна была сосредоточиться и очень спокойно обдумать свое положение. Я совершенно точно знала, что то, что я видела вчера и перед этим, не было игрой моего воображения. Какими бы странными и непонятными ни казались все эти происшествия, все они должны были иметь какое-то реальное объяснение.
Было ясно, что Дамарис так или иначе участвует в заговоре против меня, и в этом не было ничего странного, потому что, если это Люк задумал довести меня до выкидыша, а Дамарис собирается стать его женой, то естественно предположить, что они будут действовать заодно.
Но возможно ли, чтобы двое молодых людей замыслили такое дьявольское убийство? Потому что, как ни рассуждай, это будет убийством — пусть не родившегося еще на свет, но уже живого маленького человека.
78 
