Особенно,... 
4 
Я с тоской вспоминала о пансионе, жизнь в котором, по сравнению с нынешней моей жизнью, казалась мне сейчас полной приключений. Я думала о комнате, в которой я жила вместе с Дилис, об играх в саду, о прогулках и занятиях, и каникулах, в которые я ездила то в Женеву — с родителями Дилис, то в Канны — с семьей другой своей подруги.
На эти воспоминания меня навело полученное от Дилис письмо. У нее все было хорошо, она готовилась к своему первому лондонскому сезону, предвкушая балы и рауты.
«Моя дорогая Кэтрин, у меня нет ни единой свободной минуты. Я уже целую вечность собиралась написать тебе, но всегда что-нибудь мне мешало. У меня ощущение, что я вообще не выхожу от портнихи и не вылезаю из примерок. Видела бы ты мои новые платья! Мадам директриса была бы в ужасе! Но мама настроена очень решительно и не хочет допустить, чтобы я осталась незамеченной. Она составляет список приглашенных на мой первый бал. Как я хотела бы, чтобы ты была здесь со мной! Напиши мне о всех твоих новостях, прошу тебя…»
Я пыталась сочинить достойный ответ на ее письмо, но не могла придумать ничего, что не звучало бы мрачно и тоскливо. Разве Дилис могла себе представить, что значит не иметь матери, которая заботилась бы о твоем будущем, покупала бы тебе платья, устраивала бы балы для привлечения кавалеров… И иметь отца, который так погружен в свои мрачные мысли, что едва замечает меня…
И я забросила письмо Дилис.
Проходили дни, и я чувствовала себя все более и более подавленной и старалась проводить как можно больше времени вне дома. Каждый день я на несколько часов уезжала верхом на вересковую пустошь. Фанни презрительно ухмылялась каждый раз, когда видела меня в моей парижской амазонке, подаренной мне дядей Диком в его последний визит в пансион, но меня это ничуть не волновало.
Однажды Фанни сказала мне:
— Ваш отец сегодня уезжает.
Ее лицо в этот момент было лишено всяческого выражения, и я не могла понять, осуждает ли она отлучки моего отца или нет, но что я твердо знала, так это то, что она знает какую-то связанную с ними тайну, в которую меня никто не собирается посвящать.
Эти непонятные для меня отлучки отца были мне знакомы с раннего детства. Он уезжал обычно утром и возвращался на следующий день. Но и тогда я не видела его, так как он уходил в свою комнату и не появлялся несколько дней. Еду носили ему на подносе, и если я спрашивала кого-либо из слуг, почему он не выходит из комнаты, ответа я никогда не получала.
— Так, значит, он по-прежнему уезжает из дома? — спросила я.
— Да, регулярно — раз в месяц.
— Фанни, куда он ездит?
Она пожала плечами, словно говоря, что это ни меня, ни ее не касается, но я была уверена, что она знает.
Я думала об этом весь день, и вдруг меня осенило. Ведь мой отец вовсе не стар, ему, должно быть, около сорока, точно я не знала. То, что он не женился во второй раз, не значит, что женщины перестали для него существовать. Мои разговоры с подругами по пансиону, особенно француженками, которые были более просвещенными в таких делах, чем их ровесницы англичанки, открыли мне глаза на некоторые стороны жизни, и я знала, что у многих неженатых, да и женатых мужчин бывают любовницы. Поэтому я решила, что у моего отца есть женщина, которую он регулярно навешает, но жениться на ней почему-либо не хочет или не может. А его мрачное настроение по возвращении я объяснила для себя тем, что, дорожа памятью моей покойной матери, он испытывает угрызения совести и осуждает себя за то, что не может противостоять искушению.
На следующий вечер отец вернулся, и все повторилось, как во времена моего детства. Он заперся в своей комнате, и о его присутствии в доме можно было догадаться только по воцарившейся в нем гнетущей тишине и по тому, что в определенное время в его комнату носили подносы с едой.
Когда он наконец вышел из своего добровольного заточения, у него был такой несчастный вид, что мне стало его жалко и захотелось как-то утешить.
В тот вечер за ужином я спросила его:
— Отец, ты не болен?
— Болен? — переспросил он, удивленно подняв брови. — Что это тебе взбрело в голову?
— Ты очень бледен, и у тебя такой вид, как будто тебя что-то угнетает. Может, я могу как-то помочь тебе? Ведь я уже не ребенок.
— Я не болен, — ответил он, не глядя на меня.
— Но я же вижу, что что-то не так. Почему бы тебе не поделиться со мной?
4 
