70 
Однако теперь ни о какой безопасности не было даже и речи. Сам воздух этой спальни пропитался чужим запахом и порождал тревожные воспоминания.
Жестокость. Смерть. Трупы…
В мозгу как будто что-то щелкнуло.
Бастард Фицроджер. Ее муж.
Она содрогнулась, стоило ей вспомнить, что происходило здесь совсем недавно. Она вспомнила все: и наслаждение, и боль.
Наслаждение? Да, наслаждение. А потом она вспомнила и то, как изменилось лицо ее мужа в ту минуту, когда между ними возникло согласие. Он расстался со своей маской, и перед ней возник обычный человек, человек с душой и сердцем.
Всего на несколько кратких чудесных мгновений.
А потом она стала сопротивляться и кричать. Она увидела на его месте Уорбрика, жестокого и ужасного.
Он бросил ее.
Она могла не сомневаться, что суровая маска опять прочно сидит на своем месте.
Она спрятала лицо в ладонях, не в силах перенести такой позор.
Что она натворила!
Она могла бы попытаться свалить на Фицроджера вину в этой неудаче. Она могла бы сказать, что он поспешил, не дал ей свыкнуться с его присутствием, но ведь он был чуток и нежен. Она помнила, как сама умоляла его довести до конца то, что он начал.
Пока не почувствовала боль.
Так с чем она боролась: с болью или с наслаждением? Боль оказалась намного хуже всего, что она могла вообразить, но и наслаждение страшило ее не меньше. Оно внушало ей ужас, и он был сильнее любого кошмара.
Отец Вулфган был прав. Через наслаждение пролегает прямая дорога в ад.
Фицроджер искренне верит, что для супругов нет ничего зазорного в том, чтобы испытывать наслаждение в объятиях друг друга. Но ведь ему не довелось побывать в Святой земле и пострадать на распятии за свою веру. Он не постится почти никогда и не умерщвляет плоть толстым бичом с железными шипами.
А теперь она получила доказательство того, что испытанные ею боль и ужас были не чем иным, как Божьей карой за необузданную похоть. Если бы он просто овладел ею, это наверняка причинило ей меньше страданий.
Имоджин прислонилась лбом к кровати. Ах, как ей не хватало близкой души, чтобы посоветоваться, пожаловаться на свою горькую участь или хотя бы просто получить утешение и поддержку!
— Отец, отец… — стонала она. — Почему ты умер? Это было… это было так нелепо! Мне нужно поговорить с тобой!
У нее вырвался горький смех. Она почти наяву услышала, как ее рассудительный и практичный отец говорит ей, что она бы вообще не оказалась в подобной ситуации, если бы он не скончался столь нелепо. «А к тому же, Имоджин, моя дорогая, тебе давно пора повзрослеть, и чем скорее, тем лучше!»
Имоджин резко выпрямилась. У нее возникло ощущение, будто последнюю фразу кто-то произнес вслух! Словно отец вернулся в эту комнату, где они любили поговорить на самые серьезные темы.
«На тебя разом навалились тяжелые невзгоды и опасности, от которых я всегда старался тебя уберечь. Но ты нашла путь к спасению, причем не самый плохой путь, и должна пройти его до конца».
Неужели она сходит с ума? Имоджин не понимала, что с ней происходит, но эти удивительные минуты общения с самым близким ей человеком были слишком драгоценны, чтобы отказаться от них ради здравомыслия и скептицизма. Она крепко зажмурилась и задала самый главный вопрос: «Он нравится тебе, отец?»
«Он не похож на человека, которого я бы выбрал для тебя, дитя мое. Отцы не любят отдавать дочерей во власть ненасытных молодых жеребцов. Но он послужит тебе на славу, если ты не будешь ему мешать. И помни: отныне ты тоже должна ему служить».
«На супружеском ложе?»
«И не только там. Пожалуй, это вообще должно беспокоить тебя в последнюю очередь. Но даже самый сильный мужчина нуждается в поддержке. Постарайся понять, что ему от тебя нужно».
Нужно? Имоджин не могла себе представить, что может потребоваться от нее Фицроджеру, кроме покорности в постели и множества здоровых наследников. Правда, в замке Клив нет хозяйки, и Фицроджер, наверное, рассчитывает, что его молодая жена возьмет на себя эти обязанности.
Скорее всего отец имел в виду именно это, но при чем тут ее личная проблема? Ведь в данный момент все зашло в тупик из-за ее неспособности лежать смирно на брачном ложе.
«А как же отец Вулфган? — спросила она. — Прав ли он, предостерегая нас против похоти?»
Она могла поклясться, что услышала сухой смешок. Бернард из Кэррисфорда не зря славился чувством юмора.
70 
