Особенно,... 
98 
— В таком случае я ничем не могу вам помочь. Прощайте, милые дамы. Пусть удачи у вас будет больше, чем здравого смысла, отсутствие которого вы сейчас так убедительно демонстрируете.
С этими словами он ушел.
Николь сидела, глядя в пространство перед собой.
— Тебе было бы лучше уехать с ним, — сказала я.
Она покачала головой.
— Нет… я останусь здесь. Это мой дом. Ты и малыш — моя семья.
— Но ты считаешь, что я не права.
Она пожала плечами почти так же, как несколько минут назад это сделал барон, и проговорила со вздохом:
— Будет видно.
* * *
Эти сентябрьские дни были на удивление изменчивыми. По утрам над городом зависала зловещая дымка, а когда солнце поднималось высоко, весь Париж был пронизан радостными золотыми нитями. Но при этом на улицах чувствовалось растущее напряжение и город напоминал перегретый паровой котел.
В итоге Париж восстал против императора, который, по мнению горожан, предал их. Прошло совсем немного времени с тех пор, как они восторженно приветствовали Наполеона III и его прекрасную императрицу. Теперь их презирали. Раньше так же обстояло дело и с королями. Бонапарты уподобились королям, а Париж еще восемьдесят лет назад азартно и решительно отверг монархию. Все возвращается…
Благодаря этим дням я смогла получить представление о типичной обстановке в Париже накануне революции.
Когда Франция в очередной раз провозгласила себя республикой, улицы Парижа охватило буйное волнение. Больше никаких королей. Никаких императоров. Страна будет народной.
Впрочем, это никак не остановило наступления немецкой армии. Сентябрь уже близился к концу, когда неприятель нанес решающий удар. Капитулировал Страсбург, один из последних оплотов французов, и немцы двинулись на Париж.
Потом грянула ужасающая новость: король Пруссии занял Версальский дворец.
Напряжение нарастало. Из магазинов стремительно исчезало продовольствие. Николь сказала, что мы должны запастись продуктами. Если у нас будет достаточно муки, то, по крайней мере, сможем печь хлеб. Поэтому мы скупали все, что могли.
Затем настал день, которого я никогда не забуду. Николь отправилась на поиски продуктов, и пока она отсутствовала, начался артиллерийский обстрел.
Я услышала взрыв и предположила, что на окраине города идет бой. Испугавшись за Кендала, я впервые подумала о том, что следовало послушать барона. Мы должны были покинуть Париж.
Больше взрывов не было.
Кендал находился в мастерской с Жанной. Он делал уроки. У меня уже несколько недель не было заказчиков, так что мастерская превратилась в классную комнату.
Меня волновало долгое отсутствие Николь, и я уже собралась выйти на улицу, чтобы встретить ее, когда услышала голос консьержа.
Я сбежала вниз. В вестибюле стоял подросток.
— Мадам Коллисон, — обратился он ко мне, — вы не могли бы поскорее прийти в Hфpital St. Jacques? Вас там спрашивает одна дама.
— Дама?
— Мадам де Сент-Жиль… Ее ранило. Проклятые немцы…
От ужаса у меня подкосились ноги. Тот взрыв! Они обстреливали Париж, и Николь…
Я бросилась было бежать в больницу, но вспомнила о Кендале.
— Подожди одну минуту, — сказала я подростку. — Я должна предупредить домашних.
— Мадам де Сент-Жиль ранена, — сообщила я Жанне. — Пока меня не будет, присмотри за Кендалом.
Жанна кивнула. Я могла на нее положиться.
К счастью, больница находилась неподалеку.
Я с трудом узнала лежащую на узкой койке Николь. Ее переодели в белую рубашку, на которой проступили пятна крови.
Упав на колени возле койки, я впилась взглядом в ее лицо.
Николь узнала меня, но видно было, что ей это далось нелегко.
— Кейт, — прошептала она.
— Я здесь, Николь. Я прибежала, как только мне сообщили.
— Они обстреливают Париж. Мы окружены… Я спешила домой, чтобы сказать тебе…
— Тебе лучше молчать.
— Я должна говорить, Кейт.
— Нет, — возразила я, — ничего ты не должна. Тебе что-нибудь нужно? Чем я могу помочь? Тебе больно?
Она покачала головой.
— Я… почти ничего… не чувствую. Со мной что-то не так.
— О Николь! — прошептала я, охваченная раскаянием и стыдом. Она давным-давно могла покинуть Париж. Если бы не я…
— Кейт…
— Да?
Она вяло улыбнулась мне. В ее лице не было ни кровинки. Если бы не глаза, можно было бы подумать, что она мертва.
98 
