Сын закричал:
— Смотри, мама. Смотри! Барон, пожалуйста… не держите повод.
Барон позволил ему проскакать какое-то расстояние вполне самостоятельно.
— Он будет хорошим наездником, — сказал Ролло.
Я стояла, глядя на сына. Его глаза сверкали, щеки раскраснелись. Он не сводил с нас глаз, желая убедиться в том, что мы неподдельно восхищаемся им.
Кендал подъехал к нам.
— А у Жанны есть брошь! Ее рождественский подарок!
Внезапно он рассмеялся и взял меня за руку, несомненно, надеясь увидеть кольцо с сапфиром, описанное Ролло в рождественский вечер.
Заметив его разочарование, я спросила:
— Ты не хочешь еще немного показать нам, как ездишь рысью?
Но Ролло не позволил мне сменить тему.
— Ты хотел увидеть кольцо, — сказал он.
— Да. Только мама не получила своего подарка.
— Ее подарок еще не готов, — пояснил Ролло.
— А когда он будет готов? — спросил Кендал. — Ведь она же должна его получить, не так ли?
— Да, — кивнул Ролло, — должна.
— Но когда?
Ролло посмотрел на меня в упор.
— Когда? — повторил он.
— Все не могут одновременно получить подарки, — ответила я. — Тебе повезло, у тебя есть этот чудесный пони. И Жанне повезло.
— Тебе тоже должно повезти, мама.
— Я обещаю, — обратился Ролло к Кендалу, — что когда-нибудь она непременно получит это кольцо.
Он продолжал пристально смотреть на меня, насквозь прожигая пронзительным взглядом, напомнившим мне о ночах, проведенных с ним в башне… Я почувствовала, как меня властно охватывает возбуждение.
И уже сама не понимала своих чувств.
* * *
Мари-Клод проявляла ко мне живой интерес. Разумеется, она не могла понять, как получилось, что я оказалась в обществе ее мужа тогда, в осажденном Париже, и, конечно же, не очень верила в нашу случайную встречу во время обстрела, когда он спас жизнь Кендалу.
Она сильно отличалась от той юной девушки, которая убежала в лес со своим любовником во время пикника. Тогда она была беспечной и импульсивной. Теперь стала нервной и беспокойной.
Ее отнюдь не огорчил мой приезд в замок. И она не хотела, чтобы я переселялась в Хижину. Как ни странно, мое присутствие не раздражало ее.
И еще был Вильгельм. Бедный маленький Вильгельм! Мне было его искренне жаль с момента нашей первой встречи. Бедное дитя, он не успел появиться на свет, а уже был нежеланным. Я спрашивала себя, что должна была чувствовать Мари-Клод, узнав о своей беременности и поняв, что ей не удастся обмануть своего ужасного мужа.
Она была возмущена тем, что ее насильно выдают замуж, и в виде акта неповиновения завела любовника. Теперь же принцесса была лишь бледной тенью той дерзкой девчонки. Я узнала, что рождение сына едва не стоило ей жизни.
Вильгельм был угнетенным, запуганным ребенком. Думая о нем, я чувствовала, как во мне вскипает возмущение. Ролло и Мари-Клод не имели никакого права так относиться к этому маленькому существу. Как бы ни было велико его разочарование и ее возмущение, нельзя заставлять ребенка расплачиваться за это.
Они не обращали на него никакого внимания, а Вильгельм всячески пытался привлечь его. Я отлично понимала, почему он это делает, но все окружающие, похоже, сходились во мнении, что он просто дерзкий, угрюмый и во всех отношениях неприятный мальчик.
Неудивительно, что его сразу потянуло к Кендалу, который был окружен любовью с самого рождения. Николь безумно любила его, как и Жанна, хотя она бывала строга и не позволяла садиться на голову всем окружающим. А теперь и Ролло оказывал ему совершенно особые знаки внимания. Кендал никак не сомневался в собственной значимости, чувствуя себя любимым и защищенным.
И совсем по-иному обстояло дело с Вильгельмом. Родители откровенно не желали им заниматься. Когда бы он ни увидел свою мать, она неизменно была занята чем-нибудь, и ему напоминали, что он не должен слишком долго занимать ее внимание, так как это отрицательно воздействует на мамины нервы. Он сам рассказал об этом, когда мне удалось завоевать его доверие. Что же касается барона, то он, похоже, вообще не желал знать о существовании этого несчастного ребенка.
Вильгельм доверительно поведал мне, что, наверное, на его крещении присутствовали какие-то злые феи. Они-то и наколдовали, чтобы в те самые мгновения, когда Вильгельм будет приближаться к отцу, мальчика с головой окутывал волшебный плащ, превращавший его в невидимку. И еще они заставляли Вильгельма делать что-то плохое с нервами матери. Он не знал, что такое нервы, но зато отлично понимал, что наделен какой-то магической способностью портить их.