Особенно,... 
44 
Мой возглас вроде как снимал этот вопрос, но Ухоженный не унимался:
– В армии. Когда воевали с террористами в Ирландии. Вы были связаны с разведкой?
– Господи, ну конечно же нет.
Я самодовольно улыбнулся – будто мне польстила сама эта идея.
– Что тут смешного? Я перестал улыбаться.
– Ничего. Просто... ну, вы знаете.
– Нет, не знаю. Потому и спрашиваю. Так вы состояли в военной разведке?
Я испустил тяжкий вздох, прежде чем ответить.
– Ольстер был системой. Вот и все. Все, что происходило там, происходило до этого уже сотню раз. Главное – система. Люди вроде меня там просто, н у, вы знаете, просто так, для количества. В общем, я таскался по барам. Играл в сквош. Зубоскалил. Короче, развлекался на всю катушку. Наверное, я слегка увлекся, но ему, похоже, было до лампочки.
– Послушайте, моя шея... я не знаю, с ней что-то не то. Мне правда очень нужен доктор.
– Он плохой человек, Том.
– Кто?
– Вульф. Очень плохой. Я не знаю, что он вам наплел о себе. Но могу предположить, что Вульф ни словечком не обмолвился о тридцати шести тоннах кокаина, которые он переправил в Европу за последние четыре месяца. А? Рассказал он об этом? (Я попытался покачать головой.) Вот то-то и оно. Я почему-то так и думал, что он забудет об этом упомянуть. А ведь это плохо. Плохо с большой буквы «П», так ведь, Томми? Вульф – дьявол во плоти, и он торгует коксом. Да. Звучит как слова из песенки. Что там у нас рифмуется с коксом?
Я ничего не ответил. Кожаные ботинки принялись прогуливаться взад-вперед.
– Томми, ты никогда не замечал, что плохих людей всегда тянет друг к другу, а? Нет? А я замечал. Причем это происходит сплошь и рядом. Уж не знаю, но, по-моему, друг с дружкой они чувствуют себя как дома: общие интересы, один и тот же знак зодиака – все, что угодно. Я видел это тысячу раз. Тысячу! – Ботинки остановились. – И вот что я тебе скажу, Томми. Когда такой парень, как ты, вдруг начинает брататься с паразитами навроде Вульфа, это заставляет меня посматривать на тебя с подозрением.
– Знаете что, – сказал я довольно нахально, – с меня хватит. Я не скажу больше ни слова до тех пор, пока не придет доктор. И вообще, я понятия не имею, о чем вы тут распинаетесь. И вообще, я знаю о Вульфе ровно столько же, сколько о вас, то есть ничего. И вообще, у меня шея сломана.
Нет ответа.
– Я требую доктора, – повторил я, изо всех сил стараясь, чтобы мой протест походил на вопли британского туриста на французской таможне.
– Нет, Том. Я думаю, не стоит попусту тревожить доктора.
Его голос звучал ровно, но я понял, что Ухоженный возбужден. Скрипнула кожа, потом открылась дверь.
– Не отходи от него. Ни на минуту. Захочешь в сортир – кликни меня.
– Постойте! – крикнул я. – Что значит «попусту»? Я ранен. Мне больно, черт бы вас побрал!
Ботинки скрипнули в мою сторону.
– Все может быть, Томми. Очень может быть. Но кому это надо – мыть за собой одноразовые тарелки?
Вряд ли можно найти хоть что-то положительное в ситуации, в которой я оказался. Но есть такое правило: после любого боя – и неважно, победили вы или проиграли, – еще раз мысленно прокрутить события, дабы извлечь урок. Что я и делал, покуда Риччи Резиновое Лицо торчал у двери, привалившись к стене.
Во-первых, Ухоженный знал много, и узнал он это очень быстро. Значит, у него имелись помощники или хорошая связь. Или и то и другое вместе. Во-вторых, он не сказал: «Кликни Игоря или кого-нибудь из парней». Он сказал: «Кликни меня». А это, скорее всего, означало, что из экипажа на борту нашего звездолета находились только Ухоженный да Риччи.
И наконец, третье и самое важное на тот момент. Из нас троих я единственный знал наверняка, что шея у меня не сломана.
8
Записался я в солдаты, чтобы славу заслужить,
И за шесть несчастных пенсов каждый день мишенью быть.
Чарльз Дибдин
Прошло сколько-то времени. Возможно, прошло даже очень много времени – и наверняка так оно и было, – но после падения с мотоцикла я начал с подозрением относиться ко времени вообще и к тому, как оно себя ведет. После очередной встречи с ним так и хотелось похлопать себя по карманам – на месте ли все.
Определить хоть что-то в этой комнате было просто нереально. Свет – искусственный и все время включен. Звуков – ноль. Конечно, немного помогло бы, услышь я, скажем, бряканье бутылок в корзинке молочника или крики вроде «“Ивнинг стандард”, вечерний номер, только что принесли». Но всего в жизни иметь невозможно.
44 
