Особенно,... 
97 
— И вы с этим миритесь?
— Я не могу осуждать их за то, что верят в очевидное.
— Вам словно безразлично.
— В свое время я сильно переживал. Это-то и прибавляет решимости разгадать загадку, чтобы иметь возможность сказать всем в лицо: «Послушайте, вы ошибались!»
— И только?
— И разумеется, доказать, что я честный человек.
— И вы сумеете это сделать, только обнаружив злополучные бриллианты?
— Думаю, они на морском дне. Что я хочу выяснить, так это кто уничтожил корабль.
— Эти люди убеждены, что все сделали вы.
— Потому и хочу доказать обратное.
— Но как?
— Найдя виновного.
— Есть хоть какая-то надежда?
— Всегда есть надежда. Каждый раз, заходя на Коралл, я верю, что найду разгадку.
— Но корабль потерян — и вместе с ним бриллианты. Что вы можете сделать?
— Есть кто-то где-нибудь в мире — скорей всего, на острове, — кто знает ответ. Рано или поздно я его найду.
— Вы считаете, ответ нужно искать на Коралле?
— У меня такое чувство, что он должен быть там.
Вдруг я повернулась к нему.
— Я попытаюсь найти. Когда «Невозмутимая леди» отчалит от берега и мы останемся одни, я сделаю все, что будет в моих силах, чтобы доказать вашу невиновность.
— Значит, вы сами в нее верите? — улыбнулся он.
— Мне кажется, — медленно выговорила я, — вы способны заставить меня поверить всему, чего захотите.
— Странное, однако, утверждение — словно вы мне верите против воли.
— Нет-нет. Именно воля и заставляет меня верить, потому что я этого хочу.
— Анна…
— Да?
Его лицо было совсем рядом. Я любила его — и знала, что он любит меня. В самом деле знала? Не был ли это еще один пример того, как воля заставляет верить в желаемое?
— Я все время думала о вас в Бомбее. Как мне хотелось, чтобы рядом были вы. А Каллум… Он неплохой человек, но…
Я протянула руку — он взял ее. И вдруг тихо высказал ту мысль, которая все время была у него на уме:
— Анна, ничего не делайте сгоряча. Подождите.
— Чего ждать? — вмешался неожиданно появившийся Эдвард. — И почему вы держите друг друга за руки?
— Уместное напоминание, — сказала я. — Нам пора идти мыть руки перед обедом.
И, страшась своих чувств, поспешно скрылась.
На палубе Гарет Гленнинг и Рекс Кредитон играли в шахматы. Шантель не выходила из каюты Моник, которой опять сделалось плохо накануне ночью. Миссис Гринелл, загнав в угол миссис Маллой, без умолку трещала о внучатах.
— Конечно, проказник. Но мальчики есть мальчики, а ему только шесть лет. Я так и сказала, когда прощались: к нашему возвращению в Англию ты будешь настоящий маленький мужчина.
Миссис Маллой бормотала что-то сонное.
На краю палубы Эдвард и Джонни гоняли теннисный шарик на зеленом столе, за сеткой, предохранявшей шары от выпадания за борт, сквозь которую мне удобно было присматривать за ними. Я держала на коленях книгу, но не могла сосредоточиться на чтении. В мыслях была полная сумятица. В ушах раздавалось одно слово: «Подождите».
Он никогда не заговаривал со мной о своей женитьбе, ни разу не упоминал о том, что страдал из-за нее. Только благодаря Шантели я знала, что брак был ужасно неудачным. Шантель выслушивала признания Моник, жила вблизи них, сопровождая больную, бывала в капитанских покоях.
— Удивляюсь, как он не убьет ее, — как-то призналась она. — Или она его. Она намеренно себя заводит. Однажды в моем присутствии схватила нож и кинулась на него. Разумеется, ничего серьезного. Ей не хватило сил даже на полный вдох, не говоря уже о том, чтобы всадить нож в грудь крепкого мужчины. — Шантель сколько угодно могла шутить на эту тему — мне было не до смеха. — Видишь ли, — продолжала она, — его заманили в ловушку и вынудили на ней жениться. Что ему представлялось легкой интрижкой, на поверку обернулось серьезным. Пришлось жениться. Какая-то старуха нянька пригрозила навлечь на него проклятие, если не женится. Моник сама мне рассказывала. Нельзя быть капитаном, если ты проклят.
Я не стала говорить, что уже слышала об этом.
— Был ли уже тогда зачат Эдвард или нет, покрыто мраком неизвестности. Недаром сказано, дорогуша моя: грешишь вдвоем — расплачиваешься поодиночке. По крайней мере, если схватят за руку. Что до бедняжки Моник, то она, как и прежде, обожает своего капитана. Пишет ему пылкие письма. Я только и знаю доставлять их наверх в его каюту. Кроме меня, никому не доверяет. Сколько страсти в этой Моник! Хоть за это мог бы быть к ней добрее. Она долго не протянет.
97 
