Особенно,... 
89 
— К тебе можно? Ну, как себя чувствует наш ночной путешественник?
— Он в лазарете.
— Боже!
— Он здоров. Шантель, доктор не хочет, чтобы об этом знали, но вчера мальчику подмешали наркотик.
— Наркотик! Но как?
— Возможно, важнее узнать зачем? Ах, Шантель, мне страшно.
— Я уверена, никто не хотел причинить мальчику зло.
— Тогда зачем было усыплять, выносить на палубу? Как думаешь, что случилось бы, если бы не Джонни?
— Что? — упавшим голосом повторила она.
— По-моему, кто-то пытался убить мальчика. Его могли выбросить за борт. Никто бы ничего не услышал. Ребенок был без сознания. Возможно, нарочно оставили бы у поручня тапочек: чтобы мы решили, будто он нечаянно упал за борт. Ну, теперь тебе ясно?
— После твоих объяснений, да. Легче всего совершить убийство на морс. Но чего ради? Можешь подсказать возможный мотив?
— Не представляю.
— Да, это задаст работы мисс Рандл.
— Доктор Грегори настаивает, чтобы об этом никто не знал. Эдвард ужасно расстроится, если узнает, какая ему угрожала опасность. Он ведь ни о чем не подозревает. Пусть все останется как есть.
— А Джонни?
— Что-нибудь придумаем. В конце концов, он не имел права разгуливать ночью: это был серьезный проступок. Слава Богу, что он его совершил.
— Анна, ты не слишком драматизируешь? Может, это была всего лишь неуместная шутка.
— Какая шутка?
— Не знаю. В конце концов, вечер был необычный, все веселились в восточных костюмах. Возможно, кто-то из переодетых арабом выпил лишнего и задумал какую-то проделку, а она возьми да сорвись.
— Но, Шантель, мальчику подсыпали наркотик. Я собираюсь к капитану.
— Прямо сейчас?
— Да. Полагаю, в этот час я могу застать его в каюте. Хочу с ним говорить. До конца плавания я должна принять меры предосторожности.
— Анна, дорогая, ты слишком серьезно все принимаешь.
— Я за него отвечаю. Разве ты бы не переживала, если бы дело касалось твоей пациентки?
Она со мной согласилась, и я оставила ее озадаченной. Поднимаясь на мостик, где располагалась каюта капитана, я не думала, что мой поступок можно счесть предосудительным. Мои мысли были заняты историей с усыплением ребенка, похищением его из каюты и тем непоправимым, что могло произойти, если бы не Джонни Маллой.
Я поднялась по трапу до капитанской двери. На мой стук, к своему облегчению, услышала его голос, приглашавший меня войти. Он сидел за столом над какими-то бумагами.
— Анна! — вскочил он, едва я вошла.
Каюта была просторная, залитая солнцем. На стенах висели изображения кораблей, а на шкафу стояла отлитая из бронзы модель парусника.
— Я должна была прийти, — начала я.
— По поводу происшествия с ребенком? — уточнил он, и я поняла, что он был уже в курсе.
— Ничего не понимаю, — сказала я. — И очень беспокоюсь.
— Утром я разговаривал с врачом. Эдварду дали снотворную таблетку.
— Я в полном недоумении. Надеюсь, вы не думаете, что я…
— Дорогая Анна, разумеется, нет. Я абсолютно вам доверяю. Но, возможно, у вас есть какие-то предположения? Какая-нибудь идея?
— Никаких. Шантель… сестра Ломан считает, что это была чья-то шутка.
Он облегченно вздохнул.
— Это возможно?
— Но это нелепо. Зачем усыплять ребенка? Только для того, чтобы не узнал того, кто его нес. Слишком далеко зашло для шутки. Меня мучает ужасное подозрение. Что если кто-то покушался на жизнь Эдварда?
— Убить ребенка? Но с какой целью?
— Я подумала… возможно, вы догадываетесь. Может, была такая цель?
Он был явно поражен.
— Ничего не могу придумать. А что Эдвард?
— Он ни о чем не подозревает. И не должен знать. Не представляю, как это сказалось бы на нем. Я должна быть бдительней. Мне следовало находиться в каюте, а не на танцах. Надо присматривать за ним не только днем, но и ночью.
— Уж не себя ли вы вините, Анна? Не надо. Он спал у себя в каюте. Кто мог вообразить, что ему что-то там угрожало?
— Тем не менее кто-то подложил снотворное в его молоко. Кто это мог сделать?
— Несколько человек. Кто-то на камбузе или по дороге в каюту. Таблетку могли подсыпать до того, как молоко передали вам.
— Но почему? Зачем?
— Все могло быть не так, как вы думаете. Он мог найти таблетки в комнате матери и принять их за сладости.
— Его там не было. Весь день он был какой-то вялый, большую часть времени дремал.
89 
