2 
Хлопнула дверь, в гостиной показался Гэс, неторопливо поддергивавший шорты. Ухмыляясь, возвестил:
— Давай Билли, один ты у нас остался… Часы не снимай — спереть попытается, стервочка…
Американ по имени Билли неторопливо направился в крохотную спальню, где кое-как уместились четыре кровати. Три были застелены, а на четвертой в самой что ни на есть вольной позе, возлежала обнаженная негритянка — хорошо еще, молодая, стройненькая и довольно симпатичная. Лениво пожевывая резинку, она осведомилась:
— Ну, парень, чего хочешь?
— Как все, — сказал Билли. — Большой и чистой любви.
Голенькая прелестница фыркнула:
— Ну тогда снимай штаны и иди сюда, это ты удачно зашел…
Он так и поступил, взгромоздившись на скрипучую кровать. Совершая нехитрые действия под аккомпанемент мнимо искренних сладострастных оханий, техасский американ Билли, он же старший лейтенант доблестного советского военно-морского флота Кирилл Мазур, подумал с некоторой игривостью: «Окажись тут какой замполит, беднягу кондрашка хватила бы. Точно, рухнул бы в обморок, увидев, как разлагаются морально советские офицеры: виски, проститутки, кабацкие драки…»
Вот только, к его счастью, ближайший замполит обретался километрах в пятистах отсюда, по ту сторону границы. А главное, они именно так и должны были себя вести согласно принятой роли: перед тем, как отправиться на ту сторону, разноплеменные авантюристы оттягивались вовсю. Вот троица американов, которые не шляются по кабакам, пьют только кока-колу и обходят проституток десятой дорогой, как раз и привлекла бы моментально самое пристальное внимание шпиков — поскольку зрелище для этих мест небывалое… Поэтому за три дня они обошли кучу кабаков, нигде мимо рта не пронося, а в одном устроили качественную драку, победив компанию из двух шведов, неизбежного под любыми широтами поляка и парочки типов неизвестной национальной принадлежности. Ну а одна шлюха на троих — от честной бедности… Чем опять-таки никого здесь не удивишь.
Совершеннейшей неправдой было бы утверждать, что во время предосудительных забав душа советского офицера протестовала в голос, оттого что приходится совершать действия, решительно противоречащие моральному облику строителя коммунизма. И не протестовала она вовсе, честно говоря — он впервые оказался в постели с натуральной африканской негритянкой, да вдобавок симпатичной и незатасканной. Конечно, частичкой сознания он бдительно прислушивался к окружающему — и отчетливо слышал, как распахнулась входная дверь, кто-то вошел, послышался третий, насквозь знакомый голос. Ага, похоже, конец пришел разгульным бродяжьим развлечениям, труба зовет…
Закончив морально разлагаться, он вышел в гостиную — там, кроме Коли Триколенко по кличке Морской Змей и Викинга сидел за столом его благородие капитан-лейтенант Самарин, поджидая близких знакомых, — Лаврик, и все трое, сдвинув головы, старательно разглядывали разложенную на столе карту — большую, потрепанную, выглядевшую так, словно ее сто раз складывали-разворачивали, с разлохмаченными краями, жирными пятнами и обгорелым уголком.
Кивнув Лаврику, Мазур, не теряя времени, подсел к столу и с выражением живейшего интереса на лице, прямо-таки нешуточной алчности, стал изучать карту. Горы, леса, реки, пунктирные линии, там и сям обозначенные координаты, жирный крестик, изображенный выцветшими красными чернилами. Убедительная была карта, ничего не скажешь.
Девица, уже в коротеньком цветастом платье, объявилась в дверях спальни. Узрев Лаврика, воскликнула без всякого удивления:
— О-йе, еще один! Мне опять ложиться? Тогда еще пара розовых.
— Да нет, — сказал Морской Змей. — У нас тут дела…
— Ну, тогда… — она непринужденно протянула руку.
Морской Змей подал ей оговоренное число «розовых» — большущих местных дензнаков с экзотическими птицами по углам и портретом господина президента в овале, занимавшим едва ли не половину кредитки. Президент — благообразный, с красивыми сединами, при очках в тонкой изящной оправе — как две капли воды походил тут на профессора философии, вообще мирного интеллигента. На самом деле это и был тот сволочной полковник, который много лет назад устроил переворот, сверг Патриса Лумумбу, после чего ухитрился разделаться с сепаратистами на юге и на севере и просидеть в своем кресле чуть ли не пятнадцать лет, что было нехилым рекордом…
2 
