Последние отзывы

  46  

Всякий, кто знал меня в отрочестве, с удовольствием и весельем приведет доказательства того, что я страшно любил поспать. Даже относительному неудобству низкой койки у двери капитанской каюты не удавалось на долгий срок удержать меня от дремоты, а тут еще обнаружилось, что со времени нашего отплытия сны мои стали куда более живыми, чем во времена мистера Люьиса, когда я делил постель с моими братьями. Не знаю, была ли тому причиной качка или жалкая похлебка, которую мистер Холл называл с присущим ему чувством юмора обедом, но мои сонные грезы наполнялись таинственными существами и чужими странами, прекрасные девы заманивали меня в свои чертоги ради проделок определенного рода, вследствие чего я распалялся донельзя едва ли не каждую ночь. Подобные сновидения перестали страшить меня, как бывало прежде, я привык к ним настолько, что совсем не испугался, открыв в тусклом свете одного раннего утра глаза и увидев стоящего надо мной живописного зверя с оскаленными зубами и дикими глазами; зверь этот указывал пальцем прямо в мое сердце и, злобно шипя, повторял и повторял одно и то же слово. «Головастик ^[6], – угрожающим, низким шепотом произносила по слогам эта тварь снова и снова. – Головастик, головастик, склизкий головастик».

Несколько секунд я вглядывался в это видение, неистово моргая и пытаясь понять, почему мне не удается пробудиться от столь странного сна – ибо только сном он быть и мог, – и вернуться в относительную банальность моего корабельного приюта. Однако секунды шли, а представшее передо мной чудище не желало таять в воздухе, и я, выставив перед собой руку, отшатнулся; ясность сознания мало-помалу возвращалась ко мне, и, отодвигаясь от уродливой твари, я с нарастающим ужасом понял, что она вовсе не морок, не порождение употребленных мной перед сном сыра и рома, но реальность. Задохнувшись от изумления, я подумал, не будет ли самым разумным соскочить с койки и опрометью броситься через большую каюту к палубе, где матросы наверняка защитят меня, своего нового героя. Однако сделать это не успел, поскольку из-за спины страшилища выступило еще несколько сходных фигур, и каждая негромко вторила своему предводителю. «Головастик, – шипели они. – Головастик, головастик, склизкий головастик».

– Что это значит? – закричал я, затерявшийся где-то между страхом и неверием, ибо теперь глаза мои открылись полностью и я увидел, что страшная тварь и пять ее рабов вовсе не мифические зверюги, восставшие из бездны, дабы терзать меня, а моряки в диковинных нарядах и с размалеванными рожами, корчившиеся, как записные фигляры. – Чего вы от меня хотите? – спросил я, но больше ни слова сказать не успел.

Двое рабов – я узнал в них мичмана Исаака Мартина и подмастерье плотника Томаса Макинтоша – бросились ко мне, и оторвали от койки, и подхватили за руки, за ноги, и под радостный крик остальных подняли в воздух, чтобы показать своему главарю, судовому бондарю Генри Хилбранту, и тот возглавил шествие через большую каюту к лестнице на палубу.

– Опустите меня! – кричал я, раздираемый между нежеланием подчиняться кому бы то ни было и отчаянием, однако голос мой затерялся где-то внутри меня, столь потрясен я был этим внезапным и неожиданным поворотом событий. Я не понимал, чего они добивались. С этими парнями я вступил за предыдущие недели в приятный союз, и никакого желания напасть на меня они до сей поры не выказывали. Я не мог припомнить ни одной обиды, какую нанес бы им, и причин такого обращения со мной, не говорю уж о смысле их удивительных нарядов, решительно не понимал. Какая-то часть моей души обмирала от страха, но, признаюсь, я ощущал также легкое недоумение и гадал, куда меня тащат и зачем.

Когда мы выбрались на палубу, уже забрезжил день, все вокруг заливал блекло-желтый дымчатый свет, сверху сеял легкий дождик. К моему изумлению, на палубе нас ждала едва ли не вся команда «Баунти», за вычетом капитана и старших офицеров – мистер Фрейер, мистер Кристиан и мистер Эльфинстоун отсутствовали, зато я увидел моего заклятого врага мистера Хейвуда, он держался в сторонке от матросов, наблюдая за мной издали и улыбаясь так, точно с трудом сдерживал предвкушение радостей, которые его ожидали. Впрочем, смотрел я на него недолго, поскольку иное зрелище приковало мой взгляд и перебило дыхание.

Я уже заметил, что всякий раз, как капитан Блай собирал на палубе матросов, чтобы обратиться к ним с речью, они переходили с места на место и толкались, стараясь занять позицию получше, переминались, пока он говорил, с ноги на ногу и никакого строя не держали, что, по-видимому, нашего командира ничуть не беспокоило. Однако в то утро от беспорядка или распущенности не осталось и следа. Матросы выстроились в пять шеренг и в полдюжины поперечных им рядов. Едва меня поставили на ноги, как я был крепко взят за плечи, чтоб не сбежал, и, должен сказать, сила хватки сжавших меня рук встревожила мое юное сердце и я возжаждал возможности уклониться от ужасных событий, которым предстояло вот-вот разразиться.

  46