75 
«Как вас зовут?» — записал Добрынин первый вопрос и застрял на этом.
Ладно, решил он. Утром допишу.
А утром взял этот листок, свернул, сунул в карман пиджака и пошел на завтрак. После завтрака — на завод.
Опять пришел первым, прошелся вдоль верстаков. С нетерпением ожидал он прихода рабочих, на дверь все время косился.
И наконец она открылась. Вошли четверо красивых, сильных мужчин и Светлана, симпатичная и на вид очень скромная женщина.
Поздоровались кивками.
Рабочие подошли к своим верстакам, посмотрели на заготовки.
Руки у Добрынина чесались. Он и боялся немного отвлекать их от работы, тем более что сам был народным контролером. Но уж очень хотелось ему проверить свою мысль. И он достал из кармана пиджака листок, развернул его и сделал несколько шагов к ближнему верстаку, опустил листок на верстак. Хотелось еще взять фонарик, посветить в лицо этому глухонемому, который так увлекся изучением заготовки, что не заметил появления письменного вопроса.
Не вытерпев, Добрынин дотронулся до его плеча. Их глаза встретились, и народный контролер направил взгляд рабочего на листок.
Рабочий наклонился над ним, потом пошарил взглядом по поверхности верстака. Добрынин понял, что рабочий ищет карандаш. Увидел его карандаш, чуть придавленный метеоритной заготовкой, вытащил, подал.
Рабочий дрожащей рукой написал что-то на листке и вернул его Добрынину.
«Сева», — прочитал ошеломленный и обрадованный контролер.
Посмотрел на этого рабочего, протянул ему руку. Тот пожал, потом взял листок и что-то еще дописал. «А тебя?» — прочитал Добрынин корявые, неровные, словно дрожащие от холода буквы. Взял карандаш. Написал: «Павел». Рабочий улыбнулся. Обернулся к своим друзьям — они уже следили за происходящим. Бессловесно переговорили они, и подошли друзья к верстаку Севы, и женщина подошла. Каждый по очереди написал свое имя и пожал руку Добрынину.
Добрынин почувствовал себя самым счастливым человеком, какая-то детская радость рвалась из него наружу, он смотрел на этих людей любящим взглядом и все улыбался и улыбался.
Наконец серьезность и чувство долга вернулись к нему, и еще он испугался, что войдет сейчас Вершинин, увидит, что происходит, и Бог его знает, что он на это скажет или прокричит. Наклонился Добрынин над верстаком, взял карандаш, написал: «Надо работать».
Прочитали это рабочие, имена которых уже были известны народному контролеру, закивали и разошлись по своим рабочим местам.
Но на лицах у них была радость, они улыбались и, казалось, получили в этот день огромное удовольствие от своей работы, даже к метеоритным заготовкам дотрагивались и относились необычайно бережно, будто были эти круглые железяки живыми существами.
День прошел легко и быстро. Добрынин расслабленно следил за работой в цеху и одновременно чувствовал, что следить ему не стоит, чувствовал он, что доверяет полностью Севе, Светлане, Андрею, Петру и Грише, этим сильным молчаливым людям, с которыми он неожиданно нашел общий язык и теперь с нетерпением ждал, когда он сможет продолжить начатый сегодня разговор.
Шли дни, и «разговоры» с глухонемыми стали для народного контролера обычным, но очень радостным делом.
Многое узнал он о их жизни, многое странное и неожиданное.
Иногда по вечерам, перед тем как ложиться спать, перечитывал он прежние «разговоры», ведь хранил он все эти вопросы-ответы и просто «рассказы» у себя в прикроватной тумбочке, добавляя к накопившейся пачке все новые и новые листки. Уже и тетрадь он использовал, и листки из своей рабочей тетради повырывал. В конце концов пришлось ему еще бумаги просить у капитана Медведева. Он, конечно, не сказал капитану о «разговорах». Никто еще не знал об этом, кроме Добрынина и глухонемых. Медведев чистую тетрадь дал и посмотрел на Добрынина хитровато, видно, подумал, что Добрынин тайком стихи пишет.
А из бумажек этих тем временем вырисовывалась в добрынинском сознании нелегкая, полная лишений и героизма жизнь глухонемых рабочих, выросших вместе в специальном интернате в сибирской тайге, потом перевезенных в Норильское кулибинское училище, тоже специальное, где обучались только глухонемые. Собственно, исходя из «разговоров», понял Добрынин, что училище это было скорее кулибинско-суворовским или суворовско-кулибинским, так как половину времени в нем уделяли суровой муштре, военной подготовке, физическим упражнениям. Видимо, поэтому рабочие так отличались от Вершинина, да и капитана Медведева своими атлетическими фигурами и физической силой.
75 
