Особенно,... 
25 
— Так вот почему Женевьеву так назвали?
— В семье всегда были Женевьевы; и хотя тогдашний граф попал на гильотину, его сына, тогда еще ребенка, сберегли, и в свое время он вернулся в замок. Об этом мы, Бастиды, любим рассказывать. Мы были на стороне народа — за свободу, братство и равенство, против аристократов, но тем не менее, прятали маленького графа здесь, в этом доме, и ухаживали за ним, пока все это не кончилось. Об этом мне поведал отец моего мужа. Он был примерно на год старше юного графа.
— Значит, история вашей семьи тесно переплетена с историей графского семейства?
— Вы правы.
— А нынешний граф... он с вами дружен?
— Де ла Талли никогда не были друзьями Бастидов, — гордо сказала она. — Только хозяевами. Они не меняются... впрочем, как и мы.
Она заговорила о другом, и через некоторое время я покинула их дом. Мне не терпелось продолжить работу.
Во второй половине дня служанка пришла в галерею сказать мне, что господин граф будет рад, если я приму участие в семейном ужине. Господа ужинают в восемь в одной из маленьких столовых. Она сказала, что проводит меня туда без пяти восемь.
Сообщение слишком поразило меня, чтобы после этого можно было безмятежно работать. Служанка разговаривала со мной уважительно, а это могло означать только одно: меня не только сочли достойной реставрировать его картины, но и удостоили гораздо более высокой чести — ужинать в семейном кругу.
Я ломала голову, что мне надеть. У меня были только три приличествующих случаю платья, из них ни одного нового. Одно — коричневого шелка с кружевом кофейного цвета, второе — строгое черное бархатное платье с пышным белым кружевным воротником, третье — хлопчатобумажное серое в светло-фиолетовую шелковую полоску. Я сразу же остановилась на черном бархатном.
Работать при искусственном освещении было невозможно, и как только дневной свет угас, я вернулась в свою комнату. Достала платье и посмотрела на него. К счастью, бархат не стареет, но фасон был явно устаревшим. Я приложила его к себе и взглянула на свое отражение в зеркале. Щеки мои слегка розовели, глаза, впитавшие черноту бархата, казались очень темными, а прядь волос выбилась из пучка на затылке. Собственная глупость вдруг стала мне отвратительна, я положила платье и стала поправлять волосы, когда раздался стук в дверь.
Вошла мадемуазель Дюбуа. Она недоверчиво посмотрела на меня и, заикаясь, проговорила:
— Мадемуазель Лоусон, это правда, что вы приглашены на семейный ужин?
— Да. Вас это удивляет?
— Меня никогда не приглашали на семейный ужин.
Я посмотрела на нее и вовсе не удивилась.
— Я полагаю, они хотят поговорить со мной о картинах. Легче разговаривать «за обеденным столом.
— Вы говорите о графе и его кузене?
— Да, я так думаю.
— Я считаю своим долгом предупредить вас о том, что у графа плохая репутация в отношении женщин.
Я с изумлением уставилась на нее:
— Но он не рассматривает меня как женщину! — возразила я. — Я приехала сюда реставрировать картины.
— Говорят, он жесток, но при этом некоторые находят его неотразимым.
— Дорогая мадемуазель Дюбуа, мне никогда не доводилось встречать неотразимых мужчин и я не собираюсь искать их в моем возрасте.
— Ну, вы далеко не такая старая.
Не такая старая! Или она тоже думает, что мне уже тридцать?
Она поняла, что я рассердилась, и поспешила продолжить:
— Эта несчастная дама — его жена. Вы знаете, ходят ужасные слухи... Страшно находиться под одной крышей с таким человеком.
— Я не думаю, что нам с вами что-либо угрожает, — сказала я.
Она вплотную подошла ко мне.
— Я на ночь закрываю дверь на ключ... когда он в доме. Вам следует делать то же самое. И быть очень осторожной... сегодня вечером. Возможно, ему захочется развлечься. Никогда нельзя быть уверенной.
— Я буду очень осмотрительна, — пообещала я, чтобы поскорее избавиться от нее.
Пока я одевалась, я не переставала думать о ней. Неужели и правда в тишине своей комнаты она давала волю эротическим фантазиям о попытках влюбленного графа соблазнить ее? Я была уверена, что подобная судьба так же мало грозила ей, как и мне.
Я умылась и надела бархатное платье, уложила высоко волосы и закрепила их множеством шпилек, чтобы быть уверенной, что ни одна прядь не выбьется. Приколола брошь, доставшуюся от матери — простую, но необыкновенно изящную, состоявшую из кусочков бирюзы в сочетании с мелкими жемчужинами. Я была готова минут за десять до того, как пришла служанка, чтобы проводить меня в столовую.
25 
