Особенно,... 
132 
Когда я приехала в Каррфур, Морис сказал мне, что папа меня дожидается. Он все это время смотрел на дверь и любого входящего окликал моим именем. После моего приезда они вздохнули с облегчением. Я пошла и села у его постели, хотя когда я вошла, глаза его были закрыты, и даже когда он их открыл, некоторое время он меня не замечал. Потом я заметила, что он что-то бормочет про себя. Он повторял: «Возмездие Господне...» Он очень волновался, я это видела. Склонившись над ним, я прошептала: «Папа, тебе нечего бояться. Ты все делал так, как считал правильным. Что еще может сделать человек?» «Я грешник, — сказал он — Меня ввели во грех. То не ее вина. Она была прекрасна... она любила плотские наслаждения и соблазнила меня. Даже потом я не мог противиться ей. Это грех, детка. Величайший грех.» Я сказала: «Папа, ты слишком волнуешься. Лежи спокойно». «Это Франсуаза, моя дочь?» Я подтвердила это. «У тебя есть ребенок?» «Да, папа. Твоя внучка, Женевьева.» Лицо его сморщилось, а я испугалась. Он зашептал: «Я видел знамения. Грехи отцов... О боже мой, грехи отцов...» Я должна была успокоить его: «Папа, я понимаю тебя. Ты любил свою жену. Это не грех. Любить естественно, и естественно, что у мужчин и женщин родятся дети. Так устроен мир». Он все бормотал что-то про себя, а я решила позвать Мориса. Вдруг я разобрала слова: «Я знал. Это была истерия... Однажды мы обнаружили, что она играет с огнем. Она устраивала костер в спальне, складывала поленья друг на друга... Мы все время находили поленья, сложенные как будто для костра... в шкафах... под кроватями... Она все время убегала и собирала поленья... Потом пришли доктора». «Папа, — сказала я, — ты хочешь сказать, что моя мать была сумасшедшей?» Он не ответил и продолжал, словно не слышал моего голоса: «Я мог отправить ее куда-нибудь. Мог отправить... но не мог обойтись без нее... и все ходил к ней... хотя уже знал. И со временем появился плод ее безумия. Это мой грех, и мне воздается... я жду этого... жду...» Я была напугана, я забыла, что он больной человек. Я знала, что то, что он рассказал мне, было правдой. Теперь я поняла, почему мою мать держали в комнате с зарешеченными окнами: я поняла, почему наша семья была такой странной. Моя мать была безумной. По этой причине отец не хотел, чтобы я выходила замуж. «Франсуаза, — проговорил он. — Франсуаза, дочь моя...» «Я здесь, папа». «Я наблюдал за Франсуазой, — сказал он. — Она была хорошим ребенком... спокойная, застенчивая, любящая одиночество... совсем не похожая на мать. Не бесстыдная... любящая плотские грехи. Но сказано — «до третьего и четвертого колена...» Ее выбрали де ла Талли... и я дал согласие. Это грех гордыни. Я не мог сказать графу, когда он просил руки моей дочери для своего сына: «Ее мать была сумасшедшей». Поэтому я дал согласие, а потом бичевал себя за гордыню и похоть, ибо я виновен в этих двух смертных грехах. Но я не предотвратил этот брак, и моя дочь уехала в замок». Я пыталась успокоить его: «Все в порядке, папа. Бояться нечего. С прошлым покончено. Теперь все в порядке». «До третьего и четвертого колена... — шептал он. — Грехи отцов... Я вижу это в ребенке. Она необузданна и похожа на бабку. Я знаю эти признаки. Она будет, как ее бабка... не способна сопротивляться плотским наслаждениям... и порочное семя будет передаваться новым поколениям». «Это не о Женевьеве... моей маленькой дочке». Он прошептал: «В Женевьеве есть это семя.., Я видел его. Оно будет расти и расти, пока не уничтожит ее. Я должен был предупредить свою дочь. Сия доля миновала ее, но ее дети не избегнут!» Я была напугана. Я начала понимать гораздо больше, чем когда-либо раньше. Теперь я поняла, почему он так ужаснулся, когда я сказала ему, что будет еще один ребенок. Я сидела у постели, онемев от ужаса.
Не с кем поговорить. Вернувшись из Каррфура, я пошла в сад и долго сидела там, размышляя. Женевьева! Моя дочь! Случаи из прошлого возникли в моей памяти. Будто я смотрела пьесу, состоявшую из сцен, неуклонно ведущих к развязке. Я вспомнила приступы ярости, ее несдержанный смех — он эхом звучал из прошлого в моей памяти. Моя мать... моя дочь. Они даже внешне похожи. Чем больше я старалась вспомнить лицо матери, тем больше оно походило на лицо Женевьевы. Теперь я знала, что должна следить за своей дочерью, как мой отец следил за мной. Малейшее отклонение в ее поведении, которое раньше я принимала за детские шалости, приобретало новое значение. Порочное семя передалось через меня новому поколению. Отец, который хотел стать монахом, оказался не способен противиться своей страсти к жене, даже узнав о ее безумии, и в результате родилась я — и я в свою очередь родила ребенка. Потом ужас моего положения заставил меня задрожать — ведь была не только моя бедная Женевьева. Есть еще не родившийся ребенок.
132 
