Не спрашивая, хочу ли я выпить, он приносит кувшин с чем-то холодным.
– Апельсиновый лимонад будешь?
– Да, спасибо.
В кувшине плавает ледяная крошка – не иначе, у него один из этих современных холодильников, которые умеют все, даже лед колоть.
С заднего двора доносятся детские крики, и вскоре в окне начинают мелькать лица отпрысков Тони – они прыгают на батуте.
– Маленькие засранцы, – смущенно хихикает хозяин дома.
У них с братом похожее чувство юмора.
Некоторое время мы углубленно созерцаем специальный репортаж о перетягивании каната, который показывают по какому-то спортивному кабельному. Но вот программу прерывает реклама, и Тони переводит взгляд со своего крутого широкоэкранного телевизора на меня:
– Эд, я вот что хотел спросить. Думаю, ты заметил, мы с братом… ну, не в самых лучших отношениях.
Я не вижу смысла скрывать это:
– Да, Тони, заметил.
– Хочешь, расскажу, что случилось?
Я смотрю на него.
Честными-честными глазами.
И отрицательно качаю головой:
– Нет, не хочу. Не мое это дело.
Тони испускает вздох облегчения и прихлебывает из стакана. Слышно, как ледяная крошка хрустит у него на зубах. Похоже, сам того не зная, я правильно ответил на его вопрос.
В гостиную вбегает плачущий ребенок:
– Пап, а Райан меня…
– Так, хватит скулить! Вали отсюда! – гаркает Тони.
На лице у мальчишки отображается борьба мысли: плакать или не плакать, канючить или не канючить. Побеждает здравомыслие – личико разглаживается и парнишка быстро утирает слезы:
– Пап, это разве вкусно?
– Да.
Сначала я думаю, что мальчик таким образом спрашивает, можно ли разговаривать в подобном тоне, только вместо «хорошо» говорит «вкусно». Затем соображаю, что речь о лимонаде.
– А можно мне такое?
– А волшебное слово?
– Пожалуйста, пап!
– Именно! А теперь скажи все с самого начала как положено.
– Можно мне, пожалуйста, лимонаду?
– Можно, Джордж. А теперь вали на кухню и намешай себе там чего хочешь.
Глаза мальчишки вспыхивают благодарностью:
– Спасибо, пап!
– Черт, ну и дети пошли, – смеется ему вслед Тони. – Невоспитанные засранцы…
– Точно, – улыбаюсь я в ответ.
Теперь мы смеемся вместе, а потом Тони говорит:
– Знаешь, Эд, у меня такое ощущение, что завтра ты сможешь меня увидеть – конечно, если сильно приглядишься к толпе.
Внутри меня все поет от радости, но я этого не показываю.
Все складывается замечательно.
– Спасибо, Тони.
– Па-па-а-а! – орет с кухни Джордж. – Я все пролил!
– Блин, я так и знал! – Тони встает с дивана и качает головой: – Слушай, извини, не могу проводить. Пойду подтирать за этим засранцем.
– Да без проблем.
Я покидаю большой дом и большой телевизор со вздохом облегчения.
Мне все-таки удалось добиться своего.
В ночь на воскресенье я сплю как сурок и просыпаюсь ни свет ни заря. Помню, как читал замечательную, ни на что не похожую книгу – «Таблица всего сущего». Пытаюсь отыскать ее и понимаю: книжка провалилась в щель между кроватью и стенкой. Все еще пробуя нашарить ее на полу, вспоминаю – сегодня же праздник! Все на День Священника! Приходится оставить поиски и встать с постели.
Одри, Марв и Ричи приходят ровно в восемь, и мы отправляемся в церковь. Отец Томас уже на месте, он нервно ходит из угла в угол и бормочет. Видимо, репетирует проповедь.
Прибывает народ.
Друг Марва с бочонками пива и караоке.
Рабочие, устанавливающие надувные горки и батут.
Мы расставляем грили и поручаем Ричи с друзьями стеречь пиво, пока не закончится проповедь.
В начале десятого начинают подтягиваться прихожане, и я понимаю, что забыл про Миллу:
– Слушай, Марв. Поверить не могу, что делаю это. Не мог бы ты одолжить мне машину минут на десять?
– Что?! – По его тону понятно, просто так ключи я не получу. – Эд Кеннеди желает одолжить вечно обсираемый им рыдван?
У меня нет времени на дискуссии:
– Да, Марв, я был не прав. У тебя отличная тачка.
– И?
«Что “и”, черт тебя подери?» – думаю я.
Тут меня осеняет:
– Клянусь больше не говорить про нее гадости.
Марв расплывается в торжествующей улыбке и бросает мне ключи:
– Поосторожней с моим «фордом», понял?
Так, это уже слишком. Марв прекрасно знает, какого труда стоит мне сдерживаться. Но он смотрит и молчит, говнюк. Ждет, не скажу ли чего. Но я храню благоразумное молчание.