В этот раз мой путь лежит не к Эдгар-стрит, а поближе – к Мэйн-стрит. Я останавливаю машину и глушу мотор. Когда пабы закроются, один посетитель так и не доберется до дома.
Уже поздно, и все пьяницы выползают из баров. Нужного мне человека опознать легче легкого, такой громила выделяется из толпы. Трубным голосом он прощается с собутыльниками, не зная еще, что пил с ними в последний раз. Я разворачиваю такси и теперь стою на той же стороне улицы, по которой бредет он. Его тень вырастает в зеркале заднего вида, потом исчезает. Когда мужик удаляется на достаточное расстояние, я трогаюсь с места и еду за ним. Одежда мокрая от пота, но ничего. Я знаю, что сделаю это. Час пробил, и пути назад нет.
Останавливаюсь и дружелюбно окликаю:
– Подвезти?
Он поворачивается ко мне и рыгает:
– Д-денег н-не дам…
– Ладно, я бесплатно подвезу. А то до дома не добредешь…
На это он улыбается и сплевывает, а потом обходит машину и втискивается на пассажирское сиденье. Мужик начинает объяснять, как проехать, но я говорю:
– Сиди уж, а то я не знаю, где ты живешь.
Вокруг что-то сгустилось, оно не дает мне трястись от страха и жалости. Иначе я бы не смог сделать что задумал. Вспоминаю Анжелину и как ее мать чуть не разрыдалась в супермаркете. Я должен это сделать. «Ты должен, Эд, – говорю себе и киваю в ответ. – Согласен».
Вытащив фляжку с водкой, предлагаю хлебнуть мужику. Он хватает ее без раздумий.
«Я знал, что так и будет, – поздравляю себя. – Подобные ему хватают то, что нравится, и не морочатся».
Это такие, как я, мучаются всякими мыслями.
– А что, с удовольствием, – говорит он и делает мощный глоток.
– Бери, – говорю. – Тебе больше пригодится.
Он ничего не отвечает, только прихлебывает. А я проезжаю Эдгар-стрит и, нарезая круги, постепенно приближаюсь к западной окраине. Там начинается грунтовая дорога, она ведет к месту под названием Собор. Это скалистая вершина горы. Под ней на многие мили тянется бушлэнд[3]. Мы еще не выехали из пригорода, а мужик уже уснул. Фляжка выпадает из руки и выплескивается на него. Я еду дальше.
Проходит полчаса, и я уже на грунтовке. Путь по ней занимает еще полчаса. На месте мы оказываемся в начале второго. Я заглушаю двигатель, и мы остаемся одни, в тишине.
Пора становиться злым. Смогу ли я, правда, рассвирепеть до нужной кондиции – это еще вопрос.
Выхожу из машины и иду к пассажирскому сиденью. Открываю дверь. И бью мужика по лицу пистолетом.
Ноль реакции.
Еще один удар – то же самое.
Он резко приходит в себя только с пятого раза. Пробует языком кровь из носа и рта.
– Просыпайся, – приказываю я.
Видно, что мужик завис и явно не понимает, где он и что происходит.
– Выходи из машины.
Пистолет целит ему прямо между глаз.
– Не советую рыпаться. Он заряжен, не сомневайся.
Мужик еще не протрезвел, но, похоже, все понял – глаза круглые от страха. Он явно хочет сделать резкое движение, – но тут же понимает, что он из машины-то едва может вылезти. Кое-как он встает на ноги, и я веду его вверх по грунтовке, подгоняя тьгчками пистолета между лопаток.
– Пуля пробьет позвоночник, – говорю я, – и ты останешься здесь подыхать. А потом я позвоню твоим жене и дочке: мол, приходите, посмотрите. Знаешь, что они будут делать? В пляс пустятся. Здорово, правда? Или прострелить тебе череп? Быстрая смерть все-таки. Ну, что выбираешь?
Он оседает на землю, и я одной коленкой придавливаю ему плечо, другой поддаю в спину. Колени у меня острые, мужику явно приходится несладко. Пистолет холодит ему шею.
– Ну, каково это, чувствовать смерть за спиной?
Голос у меня немного дрожит, но в общем и целом звучит довольно твердо.
– И знаешь что? Ты это заслужил.
Я отскакиваю и рычу:
– А теперь встал и пошел. Или умрешь на месте.
И тут до меня доносится звук.
Он поднимается снизу, от земли.
И я понимаю, что это. Мужик всхлипывает. Однако сегодня ночью мне не до сантиментов. Я должен убить этого человека. Потому что он сам убивал – жену и ребенка. Медленно, не прилагая никаких усилий и с полным презрением к страданиям жертвы. Он делал это каждую ночь. И только мне одному, ничем не примечательному жителю пригорода, Эду Кеннеди, выпал шанс положить этому конец.
– Поднимайся! – Я снова отвешиваю ему пинок.
И мы плетемся к вершине горы. К Собору.
На самой макушке скалы останавливаемся. До края обрыва не более пяти метров. Дуло пистолета целится ему в затылок. Я стою в трех метрах от мужика. Дело практически выполнено.