Решено. Двигаюсь дальше.
Вечером я, как всегда, вывожу Швейцара на прогулку. Уже поздно, но мы идем вниз, до кладбища. Там я захожу к отцу. А потом мы бродим среди могил.
И вдруг свет карманного фонарика ударяет мне прямо в лицо.
Точно, охранник.
– Ты вообще в курсе, который час? – интересуется он.
Кладбищенским сторожем оказывается здоровенный парень с усами.
– Без понятия, если честно, – отвечаю я.
– Одиннадцать минут первого! Ночью кладбище закрыто для посетителей.
Остается только развернуться и уйти. В другой раз я бы так и поступил. Но не сегодня. Сегодня рот мой открывается сам собой.
– Сэр… У меня тут… э-э-э… В общем, я ищу одну могилу, – бормочу я.
Охранник меряет меня взглядом. На лице у него написана нерешительность. Помочь? Не помочь? В конце концов на физиономии прочитывается решение: «да, помочь».
– Чью?
– Джонсон. Это фамилия.
Он качает головой и отфыркивается:
– Джонсон! Да ты, парень, в курсе, сколько тут Джонсонов лежит?
– Нет, сэр.
– Ты-ся-чи.
И охранник снова фыркает в усы, будто желает вспушить и поставить их торчком. Усы, кстати, рыжие. И весь он тоже рыжий.
– Понятно. Но мы можем по крайней мере попытаться? Как вам такая идея?
– А что за порода?
Это он про Швейцара.
– Помесь ротвейлера и немецкой овчарки.
– Что ж он воняет-то у тебя, как помойка… Ты его хоть моешь иногда?
– Да, сэр, мою.
– Ф-фу-у-у… – морщится он и отворачивается. – Черт, аж слезы из глаз выбивает…
– Вы поможете мне с могилой? – напоминаю я.
– Ах да, – вскидывается он. – Точно. Ну, давай попытаемся. Этот старый пердун когда копыта откинул, хоть примерно?
– Я бы попросил вас быть немного повежливее, сэр.
Охранник останавливается и оборачивается ко мне.
– Значит, так.
Я вижу, парень начинает… как там мне говорили?., петушиться, вот.
– Хочешь, чтобы я тебе помог, – не раздавай здесь указаний. Понятно?
– Да, сэр. Извините, пожалуйста.
– Нам в ту сторону.
Обойдя полкладбища, мы обнаруживаем могилы нескольких Джонсонов, – но среди них нет того, кто мне нужен.
– Слушай, ты настырный засранец, как я погляжу, – не выдерживает наконец охранник. – Чем тебе эта могила не подходит?
– Здесь написано «Гертруда Джонсон».
– А тебе кто нужен?
– Джимми.
И меня посещает счастливая идея назвать еще одно имя:
– Имя жены – Милла.
Охранник резко останавливается, смотрит на меня и говорит:
– Милла?.. Черт, а ведь я помню эту могилу. Я ее точно помню – имя на камне выбито…
Мы быстро идем на другой конец кладбища, и он не перестает бормотать:
– Милла, Милла…
Луч фонарика утыкается в надгробие.
Мы у цели.
Джеймс Джонсон
1917–1942
Пал смертью храбрых
Помним. Любим. Скорбим
Милла Джонсон
Фонарик заливает ярким светом могильный камень, а мы стоим и смотрим – долго, минут десять, не меньше. И все это время я напряженно думаю: где он погиб? Как? А самое главное: это что же, бедная Милла ждала его шестьдесят лет?!
Она ждала, я точно знаю.
Не было в ее жизни другого мужчины. Потому что сердце принадлежало лишь Джимми – безраздельно.
Шестьдесят лет она ждала, что Джимми вернется.
И вот он вернулся.
9 ♦. Босоногая девушка
Однако все равно пора двигаться дальше.
История Миллы прекрасна и трагична одновременно. Но меня ждут другие послания. Следующее – Македони-стрит, дом шесть. Пять тридцать утра. Нет, конечно, я подумывал и о возвращении на Эдгар-стрит. Но мне не хватило храбрости. Слишком страшные вещи я там видел и слышал. Была, правда, надежда, что все изменилось к лучшему. Но это не так. Я туда как-то пришел в полночь. Все по-прежнему.
Восход застает меня на Македони-стрит. Середина октября, а погода не по-весеннему жаркая. Утро выдается теплым и солнечным, и я поднимаюсь по круто забирающей вверх улице. На вершине холма стоит двухэтажный дом.
На часах пять тридцать, из-за дома показывается одинокая фигурка. Похоже, это девушка, хотя точно сказать трудно – на голове капюшон, скрывающий лицо. На человеке красные спортивные трусы, серая толстовка с капюшоном, а вот обуви нет. Идет босиком. Ростом примерно метр восемьдесят.
Ну что, я усаживаюсь между двумя припаркованными машинами – нужно дождаться возвращения человека.
Ждал я так долго, что чуть не уехал на работу. Но в последний момент она – это все-таки девушка – показалась из-за угла. Она бежала, уже без толстовки, – та болталась, завязанная на поясе. Теперь я хорошо мог разглядеть лицо и волосы.