Особенно,... 
67 
— Она была слишком юна, — заметил Кармайн.
— В пятнадцать? Нет! Вспомните Ромео и Джульетту, этих молодых самоубийц. Не забывайте, Джиму тоже было только пятнадцать. Не опытный соблазнитель, отнюдь. Мне его даже больше жаль, чем ее — именно он чернокожий. Но прежде всего вы должны помнить, капитан, о той неимоверной боли, что они разделили на двоих.
— Как давно Джим знает Танбаллов? — спросил Кармайн, меняя тему.
— Около четырех лет. ИЧ уже опубликовало две его работы, одну в 1965‑м, а вторую в 1967‑м. Два больших фолианта, если только подобное слово уместно применить к труду по биохимии, которая для меня еще более непонятна, чем пособие по созданию ядерной подводной лодки.
— Получается, он познакомился с Танбаллами еще до своего возвращения в Чабб?
— С Максом, конечно. Джим написал обе книги, пока жил в Чикаго, я сам лично переманивал его к нам в издательство — уже тогда ходили слухи о возможной Нобелевской премии. Вторая книга вышла в свет как раз когда он приехал в Чабб.
— И потом он засел за «Бога спирали». Из вашего рассказа выходит, что прежде он не знал Давину?
— Если он и встречался с ней, то мельком, на каком — нибудь званом обеде. Но «Бог спирали» — здесь Давина оказалась в своей стихии! Вместо необходимости изображать графики и диаграммы ей пришлось придумывать, как изобразить строение и жизнь клетки для обывателя, а чтобы получить подобные знания, ей пришлось тесно общаться с Джимом. И как они общались! Понимали друг друга моментально, с полуслова.
— Как любовники?
Доктор Картер в удивлении моргнул, потом усмехнулся.
— Она хотела бы! Я хорошо знаю эту леди, капитан, но Джима — еще лучше. Не думаю, что здесь она добилась успеха. К тому же Давина может позволить мужчине все, кроме постели, она не нимфоманка. Держу пари, только у Макса есть ключ от ее пояса верности.
— Понимаю. Расскажите мне о несанкционированном тираже.
— Думаю, это хорошая уловка, особенно когда приходилось иметь дело с Томом Тинкерманом. Ах! Какой позер! Я уже говорил вам, что маленькие университетские издательства работают преимущественно с неизвестными учеными, но сейчас, в 1969‑м, ни одно издательство не может игнорировать научные исследования. А именно это Тинкерман и намеревался делать. Он был столь беспринципным лжецом, что даже убедил Роджера Парсонса — младшего, будто бы ИЧ никогда не публиковало научных трудов по малоизвестным философским системам и по средневековому христианству; хотя я сам лично давал добро на такие издания, и часто! Я могу простить человеку некоторую ложь во имя жажды открыть путь для своих любимых проектов, капитан, но никогда не прощу того, кто врет, чтобы навсегда отринуть все иные источники знаний. Но таков Тинкерман. По своей сути он, подобно Гитлеру, был сжигателем книг и знаний. — Доктор Картер нахмурился. — Тем не менее он снискал благосклонность Парсонсов, всю без остатка.
— Так что с несанкционированным тиражом, сэр? — напомнил Кармайн.
— Как я уже сказал, хорошая уловка. Тинкерман не стал бы предъявлять иск, он слишком заботился о своем имидже, а я вскользь при нем упоминал, как легко пресса может окрестить ханжой. Я бы и сам посоветовал Максу пустить книгу в печать.
— И вы ему сказали?
— Нет!
Кармайн поднялся.
— Спасибо за все, доктор Картер.
— О, еще один момент, — спохватился доктор, пока Кармайн надевал пальто. — Очень важный момент.
— Да?
— Поговорите с Эдит Тинкерман. Вдове позволительно быть гораздо честнее, чем жене.
Кармайн завел свой любимый рабочий «Форд Ферлейн», но не сразу двинулся в путь. Записная книжка… Вдова миссис Эдит Тинкерман, не имеющая на руках тела мужа, чтобы похоронить его, пока коронер не соизволит дать разрешение… Да, вот она. Улица Довер в Басквоше. Конечно, не на первой прибрежной линии полуострова и не на холме, но тем не менее в очень приличном квартале.
Дом оказался именно таким, какого и следовало ожидать от жилища Томаса Тинкермана: среднего размера и умеренный по цене, с серо — голубой алюминиевой облицовкой под доску, которая позволяет сохранить тепло внутри зимой и не пускать его снаружи летом. В нем расположилось три спальни, гостиная, столовая, кухня и общая комната, которая, несомненно, использовалась в качестве большого кабинета для доктора Тинкермана.
Эдит Тинкерман все свое время проводила на кухне, которую милосердный архитектор сделал достаточно большой, дабы там вместились обеденный стол и обычные стулья — безраздельно принадлежащее ей пространство, заваленное тканями и катушками, с электрической швейной машинкой в центре.
67 
