Обменявшись понимающими взглядами, женщины бережно опрокинули ее на гору подушек, словно она была всего лишь безжизненной куклой, сделанной только для их развлечения. Кларинда подумала о том, чтобы возразить против такого обращения, но оказалось, что так приятно лежать в полудреме на спине, лениво разглядывая эротические фрески на потолочной лепнине.
На картине прямо у нее над головой не женщина стояла перед мужчиной на коленях, а мужчина — перед женщиной. Темноглазая красавица с летящей гривой волос соболино-черного цвета откинулась чуть назад перед воином в тюрбане, ее бедра, которые она раздвинула в порыве страсти, покоились на высоких рубиново-красных подушках. Ее глаза были закрыты, а на лице застыло выражение чувственной истомы, да и вообще все ее существо было охвачено тем наслаждением, которое дарили ей его губы. Больше того, на соседней фреске был изображен мужчина, наблюдавший за парочкой любовников. В руке он сжимал свое восставшее естество, словно терпеливо ожидая своей очереди доставить ей удовольствие.
— Святой Господь! — пробормотала Кларинда. Картина была до невозможности неприличной, но, как это ни странно, вызывала у нее восхищение. — Как вы думаете, ей известно, что за ними наблюдают?
— Да, она это знает, моя овечка, — кивнула одна из женщин с понимающей усмешкой. И она повторила: — Знает…
Тончайшая ткань сорочки, в которую облачили Кларинду, почти не защищала ее от прохладного ночного ветерка, проникавшего в комнату через открытое окно. Ее плоть настолько жаждала ласк, что она почувствовала, как ее тело начинает извиваться, словно от прикосновений чьей-то руки.
— Успокойся, дитя мое, отдохни, — прошептала вторая женщина. — Этой ночью тебе понадобятся все твои силы.
Прислушавшись к ее мудрым словам, Кларинда вздохнула и стала вновь разглядывать изображение, не осознавая, что выражение ее лица постепенно начинает напоминать выражение лица женщины, изображенной на фреске.
Когда Эшу в последний раз завязывали глаза, он стоял перед командой стрелков, которые должны были расстрелять его.
«— Полагаю, меня уже не должно удивлять, что в твоем очередном маленьком приключении замешана женщина.
— Разве это не обычное дело?»
Презрительные слова Макса и его собственный учтивый ответ на них прозвучали в голове Эша, и на его губах промелькнула мрачная усмешка. Что ж, возможно, брат не стал бы осуждать его на этот раз, учитывая, что в деле замешана не просто женщина, а его собственная невеста.
Пока два могучих стражника гарема вели Эша в глубь дворца, равнодушно держа его за предплечья, ему оставалось уповать лишь на то, что султан — человек слова и что в конце пути его не поджидает палач в черном капюшоне.
Каждый размеренный шаг приближал Эша к его судьбе, какой бы она ни была. Он мог бы возразить против того, чтобы ему завязывали глаза, однако ему было известно, что ни один мужчина, кроме самого султана и его евнухов, не мог войти в гарем и остаться в живых. Ему было лишь дозволено приблизиться к этому священному бастиону женских чар.
Евнухам и в голову не приходило, что человек с повязкой на глазах считает каждую ступеньку и запоминает каждый поворот. Талант делать это не раз помогал Эшу, когда возникала необходимость в быстром бегстве или отступлении. Если повезет, они с Клариндой выйдут отсюда по тому же пути еще до окончания ночи.
Тяжелый запах ладана становился все сильнее с каждым его вздохом, дезориентируя Эша. Чувство потерянности в пространстве усугублялось еще и тем, что его в полной темноте вели вперед невидимые руки. Эш даже не знал, чувствовать облегчение или тревожиться, когда евнухи наконец резко остановились, отпустили его руки и сорвали с его глаз повязку. Эш быстро заморгал, привыкая к удивительно приятному неяркому свету.
Он стояли в конце коридора, упиравшегося в единственную дверь, окованную бронзой. Висевшая высоко на стене масляная лампа отбрасывала дрожащие тени повсюду, куда бы он ни посмотрел.
Вместо палача в черном капюшоне с ятаганом наперевес их встретили две сутулые пожилые женщины, которые вышли приветствовать их. Эш с подозрением смотрел, как они улыбаются ему, обнажая в улыбке беззубые челюсти. Они оглядывали его с ног до головы, при этом их темные глазки-бусинки наполнялись нескрываемым одобрением, из-за чего Эш пожалел, что снял национальное марокканское платье и оделся в бриджи для верховой езды с батистовой сорочкой.