– Ты идешь? – спросил Пьетро, поднимаясь по ступенькам крыльца.
Он был так спокоен, словно мучившие Марину воспоминания ничего не значили для него, словно он не делил с ней те прекрасные дни. Впрочем, скорее всего, так и было. Ведь ничто не разрушало, жестоко и грубо, его иллюзий и надежд, потому что никаких иллюзий он не строил и никаких надежд не питал. Ему не казалось, что все его мечты осуществились, и, честно говоря, Марина сомневалась, умеет ли он мечтать вообще.
Хотя… Пожалуй, Пьетро мечтал о ребенке, который так и не родился. Когда он привез Марину сюда в тот раз, их ребенок был еще жив.
Как ни пыталась Марина сдержаться, она всхлипнула. Она просто не могла войти в этот дом, только не вслед за Пьетро, только не сейчас, когда вся боль, что она вынесла по его вине, проснулась в ней и вонзила когти в ее бедное сердце. Однако разве ей предоставили выбор? Марина замерла на пороге, глядя на машину, на ключ в замке зажигания. Она могла бы запрыгнуть в машину и уехать отсюда, мгновенно оказаться за много километров от этого дома и его хозяина, а потом…
В отчаянии Марина покачала головой. Что потом? Куда ей идти? Что делать? От одной мысли об улицах Палермо, кишащих людьми и автомобилями, она чувствовала дурноту. Даже если ей удастся целой и невредимой добраться до отеля, она угодит прямо в лапы к папарацци – из огня да в полымя. Марина не знала, чего боится больше: Пьетро и грядущего разговора или воплей репортеров, вспышек камер и микрофонов, бесцеремонно тычущихся ей в лицо.
Марина сделала глубокий вдох, резко выдохнула и вступила под своды дома, борясь с болью, душащей ее, и все новыми воспоминаниями, с каждым шагом обрушивавшимися на ее плечи.
Домик действительно был очень мал: большая гостиная, кухонька, спальня и ванная. Обстановка ничуть не изменилась за три года: деревянные двери, расписная мебель, красная бархатная обивка… Память ожила так резко, что Марина пошатнулась.
– Ты в порядке? – спросил Пьетро, заметив это и резко повернувшись к ней.
– В полном.
Наверняка улыбка, которую Марина смогла выдавить из себя, была слишком широкой, слишком радостной, слишком фальшивой, поэтому она торопливо добавила:
– На улице очень яркое солнце, а тут темно; глаза еще не привыкли.
Даже если бы Пьетро не посмотрел скептически в окно, за которым солнце с трудом пробивалось сквозь толстую завесу туч, Марина поняла бы, что он ей не поверил.
Дверь в спальню была приоткрыта, и в щелку виднелся край огромной кровати – удивительно огромной для такого маленького домика. Сделав над собой усилие, Марина отогнала воспоминания о том, что происходило на этой кровати.
– Почему ты привез меня сюда? – спросила Марина.
Пьетро раздраженно выдохнул сквозь стиснутые зубы:
– Ты знаешь почему. Из-за папарацци.
– Я не о том.
– А о чем?
Теперь его внимание сосредоточилось на ней, но никакой радости от этого Марина не испытала; наоборот, она почувствовала себя еще неуютнее. Гостиная словно стала намного меньше, широкие плечи Пьетро словно заслонили дневной свет, а его светлые глаза прожигали в Марине дыры пристальным, пронизывающим взглядом.
– Почему ты привез меня сюда три года назад, в наш медовый месяц? Почему решил провести его здесь, в этом маленьком домике, когда в нескольких километрах отсюда стоит огромный дворец, идеально подходящий для подобного времяпрепровождения?
Действительно, почему? – спросил себя Пьетро. Уже в который раз с тех пор, как Марина вошла в кабинет юриста, он задавал себе вопрос, начинающийся с «почему». Почему он женился на Марине? Почему решил развестись с ней именно сейчас? Почему привез свою молодую жену именно сюда, а не в роскошный дворец?
– Я подумал, что тебе будет интересно, что собой представляет настоящая Сицилия. Хотел показать тебе место, где зреют лимоны, а неподвижность природы нарушается только пастухами и их стадами, утром поднимающимися в горы и возвращающимися домой на закате.
Это была только часть правды, но Пьетро не смог заставить себя сказать Марине все. Даже тогда, в первые дни их совместной жизни как мужа и жены, его мучили сомнения. Жизнь, полная тяжелых испытаний, научила его осторожности, научила всегда всех подозревать. По горькому опыту он знал, как часто женщин интересуют только его деньги, его громкое имя, а не он сам. Они с Мариной поженились внезапно; Пьетро понимал, что страсть затуманила его разум. И он привез Марину сюда, потому что хотел испытать ее, хотел увидеть ее реакцию на простую, ничем не примечательную жизнь с ним, а не на несметные богатства его семьи. Одно неосторожное слово, одна недовольная гримаса – и ему все стало бы ясно.