Особенно,... 
177 
— Когда я впервые услышал твой голос, а потом ощутил прикосновение твоих пальцев, в меня вошло то, что вы называете светом, а я — любовью. Когда неожиданно появился Дино, пригласил меня на Корсику и передал веточку вереска, сказав, что ее прислала Женевьева Леруа, я решил, что если девушка, которая видела меня всего лишь несколько минут, не забыла обо мне за целый год, значит, я ей и вправду небезразличен. Я не ошибся, но теперь совесть не позволяет мне воспользоваться твоей наивностью.
— Я вовсе не так наивна, как тебе кажется, хотя, в отличие от тебя, не понимаю, зачем человеку надо отказываться от счастья.
Алонсо печально улыбнулся.
— Мне уехать сегодня, или мы больше не будем об этом говорить?
— Не будем. Пойдем гулять? — спросила Женевьева.
— Да, если ты свободна.
Она молча взяла его за руку и повела за собой.
Начался сбор винограда, и Леон с сыновьями и работниками с рассвета пропадали на виноградниках. Минувшую неделю мужчины без устали чинили старые и плели новые корзины, а женщины обшивали их холстом. Женевьеве нравилось семейство Гальяни, и она уважала Леона. Пусть он мало что видел и знал, кроме своих полей, пастбищ и виноградников, он был истинным королем своей земли, причем королем справедливым и щедрым.
Она не собиралась отлынивать от работы в пору, когда была дорога каждая пара рук, но сегодня был особый случай.
— Куда ты меня ведешь?
— Туда, откуда нам обоим не будет возврата.
Женевьева быстро переняла у него своеобразную манеру общения, полную легкой иносказательности и мягкой иронии.
Она внимательно посмотрела на Алонсо. Его лицо казалось суровым и неподвижным, и было трудно представить, как печально, тонко и нежно он умеет улыбаться.
— Главное, чтобы тебе не пришло в голову нас утопить, а на остальное я согласен.
Они пришли в укромную пустынную бухту, окруженную отвесными скалами.
Толщу воды пронизывали столбики света, на дне колыхались темно-зеленые водоросли, а камни были облеплены полчищами черных мидий. Море бурлило и пенилось, обтекая ноги Женевьевы и Алонсо.
— Я хочу искупаться, — сказала она.
— Хорошо, — ответил он и сел на песок.
Женевьева знала, что он не может ее видеть, и все же, когда она расстегивала платье, ее пальцы дрожали.
— А ты?
— Я не умею плавать.
— Я тоже не умею, но здесь мелко и нет течений. Нам не грозит опасность.
— Ты уверена? — улыбнулся Алонсо и добавил: — Ты будешь видеть меня, а я тебя — нет. Это несправедливо.
— Я отвернусь и не стану смотреть, пока ты не окажешься в воде.
Женевьева вошла в море первой, наслаждаясь тем, как вода мягко обволакивает тело. Интересно, какие ощущения испытает Алонсо, чувства которого обострены до предела? Она посмотрела вниз. Там бурлила жизнь: переливаясь яркими боками, шныряли юркие рыбки, извивались какие-то мерцающие нити, колыхались прозрачно-белые купола медуз.
Женевьева подняла голову и едва не ахнула. Алонсо осторожно ступал по песку, и его стройное, гладкое тело было залито солнцем. Прежде ей казалось, что обнаженный мужчина не может выглядеть привлекательно; отчасти такому мнению способствовали разговоры, которые она слышала в приюте, когда воспитательницы сравнивали мужчин с демонами-искусителями. Однако сейчас в роли соблазнительницы предстояло выступить ей самой.
— Где ты? — спросил Алонсо, войдя в воду по пояс. — Можешь повернуться.
У Женевьевы перехватило дыхание, и она с трудом прошептала:
— Я здесь.
Она поддела воду ладонью, и жемчужная завеса брызг окрасилась золотом солнца. Алонсо ответил тем же, и оба рассмеялись.
Женевьева сделала несколько шагов по дну и сказала:
— Ты меня не видишь, но ты можешь ко мне прикоснуться.
Она взяла его за руку, и Алонсо ощутил упругость и мягкость ее груди. Страсть вскипела в нем бурной волной, и все доводы разума разлетелись в прах. Щупальца сомнений разжались, и сердце забилось свободно и буйно.
Его губы осторожно скользили по ее шее, а руки — по талии и бедрам, лаская, исследуя и изучая. Почувствовав его возбуждение, она напряглась, и он отстранился.
— Прости. Ты само совершенство. И ты свела меня с ума.
Наступила тишина, а после из мрака внезапно выплыл нежный голос Женевьевы:
— Ты любишь меня, а я — тебя. Мы молоды и свободны. Почему бы нам не принадлежать друг другу?
177 
