Особенно,... 
115 
— Как разговор может привести к такому сильному припадку? — побледнев, спросила Бесс.
— Я не знаю как. Но любая мелочь становится ужасной угрозой для моего душевного покоя! — страстно крикнула Бланш.
Бесс немного помолчала, а потом сказала:
— Я никогда не видела тебя такой страстной — или такой нервной. Ты меня этим потрясла.
— Я не желаю больше никогда говорить о нем.
Бесс довольно долго и пристально смотрела на нее, а потом спросила:
— Почему ты думаешь, что сможешь избегать чувств теперь, когда ты способна плакать и горевать? Как только мы начали говорить о нем, чувства одолели тебя.
— Я должна попытаться! — воскликнула Бланш, но в ее голосе прозвучало беспокойство.
Бесс опять пристально поглядела на нее и заговорила снова:
— Чего ты по‑настоящему боишься? Может быть, тебе лучше не прятаться от твоих воспоминаний. Мне все время кажется, что, если бы ты это сделала, ты смогла бы найти душевный покой и счастье, которых хочешь.
— Теперь ты сошла с ума! — гневно крикнула на нее Бланш. — Ты не знаешь, что они сделали с моей матерью!
Бесс оцепенела.
— Ты злишься!
— Да, черт возьми, злюсь! И если ты сейчас не уйдешь, я сейчас снова начну вспоминать тот проклятый день.
— Хорошо. Я спущусь вниз. Но я совсем не уверена, что ты выбрала правильный план действий.
— Разве ты не видела, что эти воспоминания делают со мной?! — крикнула Бланш. — Они превращают меня в шестилетнюю девочку, которая стоит посреди толпы лондонских бунтовщиков. Они делают меня сумасшедшей!
Бесс помрачнела и ничего не ответила.
— Часто у тебя были эти припадки?
— Четыре или пять раз. Сначала были только воспоминания. Теперь каждый раз, когда в моей памяти всплывает новая подробность, меня отбрасывает в прошлое.
— Может быть, ты права. Может быть, вспоминать тот день — действительно ужасная мысль. — Бесс внезапно замолчала.
Бланш сложила руки под грудью, обнимая себя, и спросила:
— В чем дело?
Бесс покраснела и сказала:
— Я не хочу, чтобы кто‑нибудь, даже твоя личная горничная, даже Фелисия, когда‑нибудь увидела тебя такой, какой только что видела я. — Она улыбнулась, но мрачно, и взяла Бланш за руку. — Никто тебя не поймет. Ты же знаешь: свет не допускает снисхождения к слабым.
— Все подумают, что я сошла с ума, и распустят сплетни об этом! — со страхом и тревогой воскликнула Бланш. — И я действительно сумасшедшая. Разве не так?
— Нет! Ты не сумасшедшая. Но ты права: твоя тайна должна остаться между нами.
— Конечно! — быстро согласилась Бланш.
— Он знает о том, что с тобой происходит?
Бланш покачала головой:
— Я два раза теряла сознание при нем. Я думаю, он считает, что я боюсь закрытых пространств или слишком мало ем.
— Тебе нужен врач, — сказала Бесс. — Такой врач, которому мы сможем довериться настолько, чтобы сказать правду. Такой, чтобы смог прописать тебе какое‑нибудь лекарство против припадков. Я поищу его. Но пока я его не нашла, почему бы тебе не принять дозу лауданума и не поспать? Я уверена: когда ты проснешься, тебе будет лучше. — И Бесс улыбнулась, чтобы ободрить подругу. — Ты слишком много пережила всего за полторы недели! Ты, должно быть, переутомилась, и отдых тебе не повредит.
Бланш пристально смотрела на свою лучшую подругу и молчала.
Улыбка исчезла с лица Бесс.
— Почему у меня вдруг возникло дурное предчувствие?
— Я слышала, как один врач говорил, что не прописывает лауданум беременным женщинам. Он сказал, что одно очень непопулярное исследование показало, что это лекарство вредит младенцам в утробе.
Бесс сначала была озадачена, а потом ее глаза широко раскрылись.
— Что ты сказала? — потрясенно спросила она.
— Есть вероятность, что я могла забеременеть! — воскликнула Бланш, и слезы снова потекли по ее лицу.
— Вы с сэром Рексом были любовниками? — ахнула Бесс.
— Да, всего одну ночь — одну очень долгую и страстную ночь. Ох, Бесс! Дай бог, чтобы я оказалась беременной!
Бесс хмуро посмотрела на подругу и спросила:
— Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Конечно, понимаю.
— Могу я предположить, что в таком случае ты скажешь об этом сэру Рексу и изменишь свое решение не выходить за него?
Бланш ответила ей пристальным взглядом. Ее сердце было полно страха и тревоги.
115 
