Особенно,... 
110 
— Я прекрасно себя чувствую, — ответила Бланш, подошла к прикроватному столику и налила себе воды. Ее руки не дрожали. — Боюсь, что я порываю с его светлостью, — сказала она.
Да, лучше не произносить его имя, иначе она не сможет действовать так, как задумала. Никакое количество радости не стоит того, чтобы терпеть ту боль. А боль началась после того, как она приехала в Лендс‑Энд. Бланш не винила в своих несчастьях ни это место, ни его хозяина, даже если и оно, и он сыграли большую роль в ее помешательстве. Лендс‑Энд разбудил в ней женское начало. Здесь она превратилась в женщину — телом, сердцем и душой. Но она не могла делать выбор среди своих чувств и одни испытывать, а другие отсеивать. И чувства каким‑то образом привели ее к ужасным забытым воспоминаниям. А воспоминания превратили ее в сумасшедшую.
Она не может оставаться в Лендс‑Энде после того, что вытерпела сегодня утром. Она не могла дождаться той минуты, когда уедет отсюда. Что бы ни случилось за прошедшие полторы недели, теперь этому конец. Все кончилось. Она стала спокойной. Именно этого она и желала. Больше она не хочет, чтобы ее жизнь мчалась то вверх, то вниз, как качели. И никогда не захочет. Она должна провести всю оставшуюся жизнь в своем прежнем мире — в бесстрастии и полумраке.
Ей не хотелось думать о сэре Рексе, но она должна была увидеться с ним и объяснить, что их помолвка — ужасная ошибка. Она была уверена, что разочарует его, когда разорвет помолвку. Но он справится с этим и найдет другую женщину, красивее и моложе, и гораздо более страстную в постели, чем была бы она. А она вернется в Херрингтон‑Холл, в свою спокойную жизнь. Пусть он женится на здоровой женщине, а не на сумасшедшей. То, что она сейчас делает, в конечном счете будет лучше и для него.
Но ее сердце тяжело поворачивалось в груди, как от смятения или испуга. Бланш снова выпила воды. Она отказывалась впускать в свою душу смятение, испуг и все остальные чувства тоже. У нее заныли виски. Боль была слабая, но Бланш словно ножом обрезала все свои мысли. Думать о сэре Рексе опасно. Любая мысль и любой поступок опасны. Она должна сохранять спокойствие, чего бы это ни стоило. Она не должна давать волю своему сердцу. Поэтому она стала думать об агентах и делах, которые ждали ее в Лондоне. Она совершенно не представляла себе, как сможет разобраться в финансовых делах отца. Придется нанять помощника, подумала она. И еще одна проблема — поклонники. Она больше не ищет себе мужа и не выйдет ни за кого из них. Но избавиться от этой толпы мужчин будет нетрудно.
Если в свете начнут шептаться, что она сошла с ума, все поклонники разбегутся.
— Ох! Что случилось, миледи? — прошептала Мег и обхватила себя руками.
Бланш вздрогнула, потом улыбнулась и ответила:
— Я пришла в себя, Мег. Вот и все. Не горюй так сильно. Мне не терпится снова оказаться дома. Мне надоела деревня. А тебе нет?
Мег только смотрела на нее растерянно и с жалостью, а потом медленно спросила:
— Но как же сэр Рекс? Это его раздавит.
Сердце Бланш пронзила тревога. Она не хотела причинять боль сэру Рексу.
Она прижала руки к щекам. У нее перехватило дыхание и заболела грудь.
Пожалуйста, перестань, пожалуйста, перестань, пожалуйста, перестань!
Бланш опять дышала нормально. Она вернулась в свое серое спокойное убежище.
— Я сейчас поговорю с сэром Рексом. Поторопись, Мэг.
Так будет лучше всего и для нее, и для сэра Рекса. В этом Бланш не сомневалась.
Рекс, грохоча костылем, вошел в башенную комнату и сел за стол. Он улыбался. Этой ночью ожеребилась его любимая кобыла, но не это было причиной его прекрасного настроения. Он смотрел на лежавшие перед ним бумаги, но вместо них видел перед собой Бланш — такую чудесную, такую добрую и даже теперь такую невинную, что она трогала его душу так сильно, как еще не трогала ни одна женщина. Он был безумно рад, что стал первым мужчиной, который занимался с ней любовью. И он будет последним.
Он бросил взгляд на настольные часы. Уже полдень. Она, наверное, уже проснулась. Правда, они занимались сексом четыре раза подряд, так что она, может быть, еще не встала. Этой ночью он не хотел быть эгоистом и заботился о том, чтобы не сделать ей больно, но она была так же ненасытна в любви, как он. Наконец, он твердо сказал, что им пора спать, и она уснула в его объятиях. Ее маленькие ладони прижимались к его груди.
От одной мысли о ней его тело возбудилось. Без сомнения, он самый счастливый мужчина на земле. И теперь уже поздно что‑нибудь менять или отступать. Он по уши влюблен в свою невесту. А если быть честным перед собой, то, может быть, он любит ее уже восемь лет.
110 
