— Тогда у него выросли длинные руки, — сказал Гимли. — Неужели он вправду может перегонять метели с севера на юг за триста гонов от своих границ только для того, чтобы нам навредить?
— Руки-то у него длинные… — сказал Гэндальф.
Стоило им остановиться, как ветер стал утихать, а вскоре почти прекратился и снегопад. Они пошли дальше, но не успели пройти фарлонга, как снова замело. Ветер взревел, и снег повалил так, что почти ничего не было видно. Скоро даже Боромиру стало трудно идти. Хоббиты, согнувшись пополам, еле тащились за людьми, и стало ясно, что если метель не прекратится, они никуда не дойдут. У Фродо ноги словно свинцом налились. Пипин начал отставать. Даже Гимли, выносливый, как всякий гном, шел с трудом и ворчал.
Вдруг все, словно сговорившись, разом остановились. Вокруг во тьме слышались жуткие звуки. Может быть, это ветер выл в трещинах между скал, но уж очень его вой был похож на вопли, резкие вскрики, дикий хохот… Сверху начали падать камни. Отскакивая от скальной стены, камни со свистом пролетали над головами путников, сыпались на тропу позади них, с глухим рокотом исчезали в невидимой пропасти.
— Сегодня мы дальше не пройдем, — сказал Боромир. — Говорите, что хотите, но это не ветер. Это злые голоса. А камни целят в нас.
— Я все-таки скажу, что это ветер, — заметил Арагорн. — Но ты так или иначе прав. В мире много злых сил, враждебных нам, двуногим. Они не подчиняются Саурону, но у них свои цели. Некоторые жили на земле задолго до того, как появился Черный Властелин.
— Карадрас называли Злой Горой, когда в этих землях про Саурона еще не слышали. У него плохая слава, — пробурчал Гимли.
— Не все ли равно, кто враг, если он сильнее нас, — сказал Гэндальф. — Мы не можем отбить его нападение.
— А что мы можем сделать? — жалобно воскликнул Пин. Он весь дрожал, втиснувшись между Фродо и Мерри.
— Оставаться на месте или вернуться, — сказал Гэндальф. — Продолжать подъем смысла нет. Чуть выше, как мне помнится, тропа отойдет от скалы и потянется по длинному каменному желобу, он совершенно открыт, там нет защиты ни от снега, ни от камнепада, ни от худших бедствий.
— Возвращаться, пока идет снег, тоже бессмысленно, — сказал Арагорн. — Нам по дороге не попадалось ни одного укрытия лучше, чем этот утес.
— Ничего себе укрытие… — пробормотал Сэм. — Дом из одной стены без крыши.
Путники встали лицом к югу, прижавшись спинами к скальной стене. В одном месте она слегка выдавалась над тропой, образуя нечто вроде карниза. Они надеялись, что он хоть немного прикроет их от северного ветра и падающих камней. Но взбесившиеся вихри захлестывали сбоку и снизу, снег сыпался все гуще. Пони Билл терпеливо стоял перед хоббитами, с удрученным видом опустив голову и немного заслоняя их от разбушевавшейся стихии, но и он был уже по колено в снегу, и снежный сугроб продолжал расти. Если бы не рослые спутники, хоббитов скоро совсем бы засыпало.
На Фродо напала сонливость. Он словно погружался в теплый смутный сон. Ему казалось, что он греет ноги у каминного пламени, а потом в тени за камином возник Бильбо, и его голос произнес: «Дневник — не самое главное. Снежная буря двенадцатого января — и ты вернулся, чтобы записать только это? Не стоило!» «Мне хотелось отдохнуть и поспать, дядя Бильбо», — с усилием проговорил Фродо, но тут его стали трясти и будить, и он с трудом очнулся. Боромир поднял его и вытащил из снежной норы.
— Невысоклики здесь погибнут, Гэндальф, — сказал гондорец. — Нельзя сидеть и ждать, пока снег нас завалит с головой. Надо что-то делать для спасения.
— Вот дай им хлебнуть, — сказал Гэндальф, вытащив из своего мешка кожаную флягу. — Каждому по глотку. Это драгоценный напиток, здравур, живительный бальзам из Имладриса. Мне Элронд дал флягу при расставании. Пусти ее по кругу!
Отхлебнув прозрачной тепловатой жидкости, Фродо сразу оживился и почувствовал, как согреваются и начинают двигаться застывшие конечности. В остальных с глотком чудесного питья тоже влились новые силы и надежды. Но метель не прекращалась, ветер завыл громче, а снег повалил совсем густо.
— Что ты теперь скажешь про костер, Гэндальф? — вдруг спросил Боромир. — Мы, кажется, уже можем выбирать: согреться или погибнуть. Снег, конечно, укроет нас от всех враждебных глаз, но это будет не спасение, а конец.
— Разжечь сможешь? Тогда давай, — согласился Гэндальф. — Если те, кто следил за нами, выдержали эту метель, они нас на снегу так или иначе видят.