103 
Лошадка резво шла по своему же старому следу. Звонко процокала по льду, перемахнув Удрай, выбралась на берег и помчалась в сторону усадьбы, крепко впечатывая копыта в мерзлую землю. Через час князь Сакульский влетел по двор, осадил вороную перед крыльцом.
– Отец! Ты слышишь меня, отец?! Собирайся, на Москву идем! Без обоза, с заводными и холопами!
Он развернулся и тут же вылетел со двора, на рысях обогнул холм, чуть потянул поводья, пуская лошадь шагом, миновал церковь, спешился, кинув поводья на столб у ворот, пошел мимо низкой оградки, способной защитить могилы только от заблудившихся коз и коров, пока наконец не наткнулся на низкий крестик.
– Извини, приятель, очень твоя помощь нужна. Да я и не потревожу…
Он раскидал снег с могилы какого-то несчастного самоубийцы, не допущенного на общий погост, выдернул из ножен косарь, несколькими ударами отколол с прямоугольного холмика горсть пронизанных корнями комьев, переложил в поясную сумку и побежал обратно к скакуну.
Пять минут спустя он уже спешился возле отчего дома. Здесь царила паника: люди бегали, таскали какие-то узлы, в конюшне дворня накрывала спины коней потниками, пристраивала седла.
– Что случилось, сынок? – встретил Зверева сразу за дверью боярин Лисьин. – Ты прискакал, что-то крикнул. Люди сказывают, холопов с собой потребовал.
– Тебя и холопов, сколько взять можешь, – кратко сообщил Андрей. – С заводными пойдем, налегке. Смута в Москве. Коли за две недели не успеем, переворот случится. Седлайте, сбирайтесь скорее! Пахом! – заметил он у лестницы дядьку. – На тебе княгиню оставляю! Где дворец мой, знаешь. Собирайте обоз и двигайтесь к столице с Богом. Холопов маленько натаскай и при оружии держи. Ну что ты стоишь, отец? Скачем! По дороге, коли хочешь, объясню.
Через час полтора десятка всадников одвуконь вылетели из ворот родовой усадьбы Лисьиных и, раскидывая копытами недавно выпавший снег, двинулись на рысях к Пуповскому шляху. Снарядить так быстро большее число служивых людей боярин просто не успел.
Одиннадцатого марта тысяча пятьсот пятьдесят третьего года от Рождества Христова пятнадцать великолукских воинов на взмыленных лошадях влетели в Троицкие ворота Московского кремля, перешли на широкий походный шаг и спешились только у царских дверей великокняжеского дворца. К немалому изумлению боярина Лисьина, никто верховых в запретном месте остановить не попытался. Больше того, по дубовой мостовой в разных направлениях перемещалось немало всадников, тут и там ожидали чего-то кучки вооруженных бояр. Не просто при оружии – в полном доспехе, небрежно скрытом под налатниками. Только рогатин и щитов не хватало, чтобы в ратный строй ставить. Поневоле захотелось Андрею одеть и своих холопов в броню, покамест уложенную на заводных в чересседельные сумки. Кстати, у всех новоприбывших у седел щиты имелись.
– Здрав будь, боярин, – остановил первого встречного служивого Андрей. – Как государь?
– Все в руках Божьих, – перекрестился тот. – Ныне перед полуднем отец Михаил причастил его и исповедовал, духовную при нем Иоанн совершил. Все же сыну свому хворому оставить желает. Советам не внемлет…
– Отец! – оглянулся на Василия Ярославича Зверев и побежал вверх по ступеням. Лисьин оставил при лошадях пятерых человек, с десятью заторопился вслед за князем.
Рындами при дверях стояли бояре Аскольский и Диров из братчины. Это радовало – значит, власть дьяка Кошкина еще не кончилась. Правда, на несколько ступеней ниже маячили пятеро незнакомых вояк. И это уже тревожило. Так что десяток холопов за спиной гостя оказались весьма кстати.
– Здрав будь, княже, – кивнули Андрею рынды, с боярином же они по очереди обнялись. Дисциплина среди телохранителей, судя по всему, хромала на все четыре ноги.
Вслух князь, правда, ничего не сказал. Дождался Василия Ярославовича, вошел внутрь, миновал гостиные и боярские горницы, повернул на половину царских покоев – но в думской светлице дорогу ему преградили семь служивых в дорогих суконных ферязях, шитых золотом и самоцветами.
– Вы куда, добры люди? – решительно положили они ладони на рукояти сабель. – Далее никому ходить не велено.
– Это кто вам такое сказал, ребята? – громко хмыкнул Зверев и тоже сдвинул вперед рукоять клинка.
– Недужен государь, княже, – узнал Сакульского крайний из бояр. – Не велено тревожить. Никому. О том и писарь его Адашев сказывал, и боярин Иван Кошкин то же повелел, и царевна Анастасия просила, и князь Владимир Андреевич повелел.
103 
