148 
— Кэрридан! — счастливо произнесла сияющая Энжель, чуть отстраняясь и во все глаза глядя на меня.
— Я тоже очень рад тебя видеть, Энж… — растроганно произнес я, умиленный до чрезвычайности проявленной златовлаской радостью нашей встречи. И больше и не нашелся чего сказать. Ибо буквально утонул в прекрасных очах своей подопечной, обретших невероятную глубину и насыщенно синий цвет…
Вспомнив спустя какое-то время о том что мы здесь мягко говоря не одни, я аккуратно отстранил от себя девушку. И уже целиком ее оглядел. Давая таким образом себе привыкнуть к изменившемуся за время нашего довольно продолжительного отсутствия облику Энжель. Реально изменившемуся. И виной тому является вовсе не избранный ею удивительно красивый наряд в виде: шелкового платья со свободным белым подолом, с синим со строгим золотым узором корсетным верхом, с подчеркивающим грудь лифом в тон низу, с короткими оборчатыми рукавами двух цветов, да со стоячим, под горлышко, высоким воротником, тоже сине-золотым, и соединенным с остальными деталями туалета хитросплетением тонких тесемок, отливающих благородных металлом; белоснежных перчаток с желтой каймой, длиной почти до рукавов; да синих сафьяновых сапожек, носы которых чуть выглядывают из-под кромки подола. Ведь нет в нем ни грана фривольности. Даже треугольный вырез декольте совсем скромный, и нисколечко не открывает грудь, а лишь дает полюбоваться на ожерелье из нанизанных на золотую нить неведомых синих кристаллов.
Украшений, кстати, в этот раз на Энж предостаточно. Помимо ожерелья были еще: под прямой челкой — фероньерка в виде тонкой цепочки, с широко разнесенными друг от друга крупными звездчатыми сапфирами, соответственно — одним посреди лба, и двумя у висков; в ушах — серьги с точно такими же камнями; на лифе платья — удерживающая крохотный алый бант брошь, да на голове — тонкая диадема. Все из золота, понятно. Ведь этот тот самый комплект, что я не так давно подарил своей подопечной…
Но суть не в этом. И не в отпущенных Энж едва ли не до самых пят волосах, словно золотым плащом накрывающих ее теперь сзади. И даже не в обретших нечеловеческую яркость глазах. Больше всего смущают и притягивают взгляд торчащие на макушке очень характерные остроконечные ушки… Хотя надо признать, что без них избранный златовлаской образ принцессы Ушедших из приснопамятной книжки был бы неполон…
«А может все-таки попробовать убедить Кейтлин в том, что без второй жены нам ну никак не обойтись?..» — возникла у меня, восхищенного разглядывающего жутко прибавившую в привлекательности Энжель, крамольная мысль. Под влиянием которой я даже бросил на свою невесту преисполненный немой мольбы взгляд.
Но понимания у нее, к сожалению, не нашел… Кейтлин, и без того отчего-то злая-злая, издала сдавленное рычание. И… И обратила гневный взор на отца-предстоятеля Мортиса, да мотнула головой в сторону Энжель. Как бы требуя от главного римхольского инквизитора обратить внимание на эдакое безобразие.
Ну да, церковь же отрицательно относится к изменению людьми дарованной Создателем внешности. А уж к приданию себе нечеловеческих черт… Тут епитимьей не отделаешься — за такое можно и на костер угодить. А то людям только дай волю, так через годик-другой все будут бегать с рогами, хвостами, свинячьими носами, да копытами, ровно нелюдь какая…
Единственно, что спасает Энжель — это ее полная бесправность. И то, что абсолютно за все ее поступки отвечаю я… На меня и взыскание обращать если что. Чего, однако, отец-предстоятель делать не стал. Посмотрел на Энжель, и ни словечка не сказал. Словно не видев ее торчащих ушек. Хотя не заметить их просто невозможно. А затем еще, не иначе как в пику Кейтлин, отношения с которой у него как-то не сложились, обвел златовласку благословляющим кругом. И, напустив на себя самый благостный вид, уставился куда-то в небеса. Отчего мою невесту едва не затрясло…
Зыркнув туда-сюда и не найдя на кого излить обуявший ее гнев, Кейтлин, буквально испепелив меня напоследок негодующим взглядом, рванула вперед. К призывно раскрытым городским воротам. Отец Мортис же, едва ди Мэнс убралась, еще раз покосился на Энж и, едва заметно качнув головой, по отечески пригрозил мне пальцем. Да на том похоже и думать забыл о вопиющем попрании моей подопечной извечных устоев. И, цветя улыбкой, споро подобрал подол своей хламиды инквизиторской и поспешил к фургону, из которого уже вытаскивали темного мастера Тариоха.
148 
