— Они все у ворот?
— Нет, — сказала Амара. — Они уже снова на стенах. По всей длине.
— Не получится, — вздохнул Грэм. — Даже если бы я не был ранен. Даже если бы у нас было больше заговоренных углей. На такую ширину меня не хватит.
— Но ведь должно быть что-то, что вы могли бы сделать, — не сдавалась Амара, взяв его за руку.
— Ничего, — чуть слышно прошептал Грэм. — Такой фронт мне не одолеть. Сил не хватит.
Амара прикусила губу.
— А может, какое-нибудь другое заклинание?
Грэм снова открыл глаза.
— Что?
— Ну, что-нибудь еще с огнем, — предположила Амара. — Маратам нечего этому противопоставить.
Грэм перевел взгляд с Амары на Харгера и обратно.
— Боятся, — произнес он. — Огня.
— Я не знаю, боятся ли они огня…
— Нет, — чуть раздраженно буркнул Грэм. — Достань огня. Факел. Ты.
Амара удивленно зажмурилась.
— Я? Но я не заклинаю огонь.
Грэм нетерпеливо махнул рукой, оборвав ее, и смерил ее взглядом воспаленных глаз.
— Не могу идти. Кому-то другому придется нести. Ты боишься, девочка?
Она с усилием кивнула. Он хрипло усмехнулся.
— Честная. Умница. Достань факел. И приготовься быть храброй. Храбрее, чем тебе приходилось в жизни. Может, у нас что-нибудь и получится.
Он осекся, закашлявшись, и лицо его перекосилось от боли.
Амара переглянулась с Харгером, потом кивнула одному из легионеров. Тот вышел из комнаты и минуту спустя вернулся с факелом.
— Сюда, девочка, — прошептал Грэм, вяло махнув ей рукой. — Поднеси его ближе.
Амара повиновалась, опустившись на колени у кровати и протянув факел раненому графу.
Грэм закрыл глаза и сунул в огонь кисть руки. Амара вздрогнула, борясь с желанием отодвинуть огонь, но Грэм не поморщился и не моргнул, да и плоти его это, похоже, вреда не причинило.
Сначала Амара ощутила это в себе: крошечный холодок ужаса, возникший где-то в животе и быстро разбегавшийся по всему телу, отчего ноги сразу сделались ватными, неверными. Рука ее начала дрожать, и ей пришлось взяться за факел обеими, чтобы он не шевелился. Грэм издал негромкий стон, и ощущение это в ней сразу удвоилось; ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не броситься бегом из помещения. Сердце билось как безумное, боль в ранах усилилась, и она вдруг не нашла в себе сил даже вздохнуть.
— Девочка, — прохрипел Грэм, снова открыв глаза. — Слушай, девочка. Отнесешь это вперед. Так, чтобы все мараты видели. — Он хрипло вздохнул и закрыл глаза. — Не урони. И не позволяй страху захлестнуть тебя. Быстро.
Амара кивнула, поднимаясь. Дрожь пробирала ее всю, ноги слабели от страха.
— Спокойнее, — сказал Харгер. — Пошли. Быстрее. Я не знаю, сколько он продержится.
Амара дважды открывала рот и не могла выдавить из себя ни звука. Только с третьей попытки ей удалось произнести: «Хорошо». Она повернулась и пошла из покоев, стараясь контролировать свое дыхание, шагать ровнее. Страх леденил ее зимним морозом, холодные ледышки его разбегались с кровью по всему телу, больно кололи сердце с каждым его ударом. Ей с трудом удавалось сосредоточиться на воротах, на факеле — донести, не уронить… Она думала лишь о том, что урони она этот факел, поддайся страху — и все усилия Грэма пойдут прахом.
Она услышала чьи-то всхлипывания и поняла, что это всхлипывает она сама. Тело начало слабеть от всепроникающего страха. Больше всего на свете ей хотелось уйти от ворот, бежать, взвиться в воздух и лететь, лететь как можно дальше от этих варваров.
Вместо этого она шла вперед, к воротам, слабея с каждым шагом. На полпути к воротам она поскользнулась и упала, ослепнув от слез. И все же она двинулась дальше, сначала на коленях, опираясь на раненую руку, держа факел здоровой, чтобы он не коснулся земли.
Неожиданно кто-то вскрикнул прямо перед ней, а потом она почувствовала, что ее поднимают и ставят на ноги. Перед ней стоял великан с пылающим взглядом, сжимавший в ручище палицу размером с небольшое дерево. Она все-таки справилась со страхом, с душившими ее всхлипываниями.
— Бернард, — сказала она. — Бернард. Факел. Отведи меня на стену. На стену!
Великан нахмурился и рявкнул на нее, и это сразу заглушило начинавшуюся было истерику. А потом он просто взял ее под мышки и понес к лестнице и наверх, на стены, в самую царившую на них неразбериху. Она почувствовала, что ее снова ставят на ноги, и, шатаясь, шагнула вперед, к площадке над воротами.