В живых не осталось никого!
Эти слова стучали в ее мозгу, заглушая все звуки. Когда кто-то прикоснулся к ее плечу, она вздрогнула от неожиданности. Над ней наклонилась встревоженная Джоан.
– Брук, лапочка, с тобой все в порядке? Ты только что вела себя как-то странно, а потом я услышала, как надрывается от крика Энди. У тебя просто ужасный вид. Побледнела как смерть. Я могу тебе чем-то помочь?
Слова Джоан заставили ее вернуться к реальности. Брук наконец заметила, что Энди вопит изо всех своих немалых сил. Он опрокинул себе на колени тарелку с овсянкой, а потом швырнул ее на пол, где она теперь и лежала посредине лужицы кофе, пролившегося из уроненной ею чашки. Малыш размазал кашу по лицу, комки овсянки застряли у него в волосах. Он то стучал кулачком по столу, пытаясь привлечь внимание матери, то пытался вытереть попавшую в глаза овсянку.
Вскочив, Брук вынула Энди из детского стульчика. Его вопли стихли как по волшебству. В кухне воцарилась гнетущая тишина.
В живых не осталось никого!
Эти слова снова застучали в ее мозгу, и Брук зарылась лицом в липкую от каши шейку Энди, словно это могло прогнать ужасные слова.
Джоан насильно усадила ее на стул.
– Брук, осторожнее! На тебе лица нет. Что такое? Что случилось?
Брук кашлянула, не зная, сможет ли говорить.
– Это мой муж, – сказала она, с трудом выталкивая слова. И тут же поправилась: – То есть я хотела сказать – бывший муж. Он погиб. – Ей показалось, что эти страшные слова эхом разнеслись по кухне. Брук подняла глаза, остекленевшие от шока. – Он погиб, – повторила она.
Джоан вообще впервые услышала от Брук о ее муже.
– Мне очень жаль, – сказала Джоан. – Хочешь, я немного посижу с Энди? Наверное, тебе хочется побыть одной.
– Большое спасибо, но не стоит. Со мной все будет в порядке.
И вдруг у нее из глаз заструились слезы. Начав плакать, она никак не могла успокоиться. Ей пришлось отвернуться: Брук не хотела, чтобы кто-то – даже Джоан – видела ее горе. Схватив пару бумажных носовых платков, она быстро вытерла мокрые щеки. «Это не горе, – настойчиво стала убеждать она себя. – Господи, я же не полная идиотка, чтобы оплакивать Моргана Кента! Я же не мазохистка!»
Брук заставила себя повернуться к соседке.
– Я не знала, что ты замужем. Нарушившие напряженную тишину слова Джоан повисли в воздухе между ними.
– Я больше не замужем, – наконец проговорила Брук. – Я не видела Моргана уже два года. Но это ничего не меняет… Просто объявление по телевизору было потрясением. Он всегда был настолько жизнелюбивым, что невозможно осмыслить его смерть…
«Настолько высокомерно жизнелюбивым, – подумала она. – Настолько уверенным в себе и своем месте в жизни!»
Джоан взяла Энди на руки.
– Я пойду его вымою, – объявила она. – У него все волосы в каше. Я это сделаю у себя, потому что мои близнецы сидят в манеже и я не могу оставлять их надолго.
У Джоан были две двухлетние девочки-близняшки и вдобавок еще шестимесячный сын.
– Спасибо, – вежливо отозвалась Брук, толком даже не расслышав слов соседки. Джоан направилась с Энди к входной двери, но там обернулась с озадаченным, немного виноватым выражением лица.
– А почему это о смерти твоего мужа вдруг объявили по телевизору… и напечатали в газете?
– Он возглавляет крупнейшую бостонскую компанию по производству компьютерных плат, – ответила Брук. – То есть возглавлял.
– Наверное, действительно важная персона.
– Да.
Джоан посадила Энди себе на бедро. Брук показалось, что ее подруга пытается понять, почему это бывшая жена такого влиятельного человека живет в крошечной квартирке в одном из беднейших районов Бостона.
– Заходи за Энди, когда сделаешь все дела, – только и сказала Джоан. – Я до ленча никуда не собираюсь. Раньше мне все равно с уборкой не управиться. Мои двойняшки определенно могут перевернуть комнату вверх дном быстрее, чем любые другие двое ребятишек.
Джоан ушла. Брук стояла в крошечной кухне, пытаясь сообразить, что ей теперь делать. Казалось, она попала в какое-то болото, где любые решения и поступки были одинаково невозможными. Ее нога наткнулась на упавшую кофейную чашку, и она нагнулась за ней, только сейчас заметив, что пол покрыт отвратительным месивом из холодной овсянки, яблочного сока и пролитого кофе.
Она час наводила порядок: вымыла всю посуду и пол, протерла мебель, и ее более чем скромная кухня засияла. Брук была рада работе, которая отвлекала ее от тяжелых мыслей, и огорчилась, когда ее закончила. Она сознавала, как важно было не давать себе времени, чтобы думать. Она не готова была к воспоминаниям. Сегодня не готова. А может, и никогда не будет готова.