— Неправда! — взорвалась Грейсила. — Каждый, кто приходит к нам обедать, остается доволен встречей и восхищается блеском серебра. Вам прекрасно известно, что любой в графстве предпочтет взять на службу лакея, которого обучал именно Миллет!
— Я не готов обсуждать это, Грейсила. Подобными вещами теперь заведует твоя мачеха.
Это был слабый аргумент, к тому же девушка видела, что отцу неловко. Она повернулась и молча вышла из комнаты.
Грейсила никогда не теряла самообладания. Когда была жива мама, для этого не было причин. Но теперь она была вне себя от гнева.
Поднявшись к себе, Грейсила бросилась на постель и разрыдалась. Последний раз она плакала на похоронах матери. А теперь Грейсила снова осталась одна, потому что нет Миллета, самого близкого человека на Земле.
«Почему я не подумала о нем раньше?» — удивилась Грейсила.
Конечно, Митти ей не откажет. Он всегда приходил ей на помощь в самые трудные минуты.
Дверь буфетной распахнулась, и на пороге появился Миллет с огромным свертком под мышкой. Грейсила завернула свои платья в шелковое покрывало. Ей показалось, что это самая подходящая вещь.
Узел получился компактным и довольно удобно разместился сбоку от седла.
В правой руке Миллет держал огромный голландский мешок, из тех, в которые горничные обычно складывают грязные полотенца.
Такие мешки обычно оставляли в кладовой, в огромном шкафу, а когда их скапливалось достаточное количество, сносили вниз и отдавали в прачечную.
Вещи были тяжелыми, но не для Цезаря — он мог нести в десять раз больше, спокойно и не сбивая шага. Грейсила каталась на Цезаре еще в то время, когда он был жеребенком, и конь знал и любил свою хозяйку.
Миллет положил узел на сдвинутые стулья, а голландский мешок опустил на пол.
После этого он с решительным видом направился в сторону Грейсилы, и по выражению его лица девушка поняла: сейчас с ним будет разговаривать трудно.
— Я все принес, миледи, — вежливо начал он, — потому что вы меня попросили. Но, как только вы отдохнете, я привяжу вещи к седлу, и отправлю вас домой.
— Я не собираюсь возвращаться, Митти, — тихо проговорила Грейсила. — Клянусь, что есть… причины… очень важные причины… Я не могу тебе сказать… Но эти причины… не позволяют мне выйти замуж… за герцога.
Миллет пристально посмотрел на нее.
Он знал ее очень давно и не мог не заметить странного выражения ее лица и лихорадочного блеска синих глаз. Было очевидно, что девушка пережила какое-то потрясение.
«Что же могло произойти?» — гадал Миллет.
Но что бы это ни было, маленькой девочке, которую он любил больше всех на свете, пришлось бежать из родного дома. Он видел, что Грейсила несчастна и глубоко страдает.
«Это дело рук ее мачехи», — с уверенностью подумал он, но вслух сказал:
— Если вам действительно надо уехать, миледи, поезжайте к бабушке, она всегда вас любила.
— Как ты думаешь, Митти, что сможет мне посоветовать бабушка, кроме как образумиться и выйти замуж за герцога?
Грейсила глубоко вздохнула и протянула Миллету обе руки. Взяв его ладони в свои, она усадила его рядом с собой и продолжила.
— Слушай меня, Митти — заговорила она, стиснув его руки, — я знаю, что ты веришь мне так же, как и я доверяю тебе. Клянусь, что нет такой силы, которая заставила бы меня вернуться в замок и выйти замуж за герцога! Только тебя я могла бы послушать.
Миллет посмотрел ей прямо в глаза.
— Поверь, я лучше умру, чем выйду замуж за герцога. Это безнравственно, и я уверена, что мама поддержала бы меня.
Помолчав, она спросила:
— Ты веришь мне, Митти?
— Верю, ваша милость, но разве у вас есть выбор?
— Я хочу, чтобы ты меня спрятал! Спрячь меня здесь, в Баронс-Холле. Тут меня никто не станет искать, никому это даже в голову не придет. Я побуду здесь, пока шум, вызванный моим побегом не уляжется, а герцог не смирится.
— Не могу, ваша милость.
— Почему? — настаивала Грейсила, все еще не выпуская его рук.
— Потому что вернулся хозяин. Он здесь, в Баронс-Холле.
— Лорд Дэмиен!
— Да, миледи, он приехал уже три дня назад.
Глава 2
От изумления Грейсила утратила дар речи.
— Не могу поверить! — наконец воскликнула она. — Ведь его не было почти двенадцать лет!
— Да, миледи.
— Это правда, что он вернулся?