86 
Через пару часов Готье, успокоившийся, вернулся. Он застал Соню на том же самом диване, в той же самой позе — в костюме, который она покорно надела, отгладив перед этим. Она даже начала красить глаза.
Готье моргнул. Он не ожидал такого от нее, он боялся, что она выкинет какой-нибудь номер. Да что там — он ожидал ровно обратного — криков, претензий, скандалов. Но это же была Элиза! Готье подсел к ней, обнял и попытался объяснить свое поведение.
— Я псих, ты же знаешь. Элизка, ну, не хмурься. Это же твой день рождения! Не хочешь этот костюм — так бы и сказала. Сошьем другой? — Он ласково пожурил ее. Готье вел себя так, словно бы Соня была не совсем адекватная, словно бы она не пыталась несколько раз сказать, что костюм ей не нравится. — Ну, улыбнись. Ну, поцелуй меня. Все хорошо?
— Да, — нехотя пробормотала она.
— Скажи, что ты хочешь в подарок? — спросил он.
Соня с удивлением посмотрела на него. Готье никогда никому не дарил подарков, и сегодня утром рядом с их постелью она тоже не обнаружила никакого перевязанного бантом сюрприза. Что она хочет в подарок? На самом деле Соня думала об этом всю прошедшую неделю. Скоро будет новая весна, растает снег, на дома на Тверской снова повесят праздничные флаги. Что она хочет? Это был самый главный для нее вопрос.
— Ничего.
— Ну ладно. Идем пить кофе, — примирительно пробормотал Готье.
Все его мысли были заняты концертом. Они с Соней хотели совершенно разных вещей, она это понимала, он — нет. Но он и не задумывался ни о чем. Соня с запоздалым сожалением подумала, что для Готье, по-хорошему, Ингрид была совершенно идеальна. Женщина, готовая следовать за своим кумиром. Женщина, готовая к жертвам ради красоты и любви. Женщина — жертва собственной любви, готовая жить жизнью своего Готье. Ну почему, в самом деле, она оказалась ему не нужна? Было в этом что-то глубоко неправильное.
Соня вышла на сцену в ненавистном костюме, который смотрелся омерзительно пошло и вульгарно. Она перестала быть дочерью викинга, она стала шлюхой. Концерт длился уже почти час. Соня хмуро перебирала клавиши, почти не вслушиваясь в то, что происходит на сцене. Готье был в ударе. Музыканты-сезонники, на которых теперь у него вполне хватало денег, оправдали его ожидания. Он пел так, что девочки из фанатской зоны плакали и воздевали руки к нему, мечтая хотя бы прикоснуться. Готье был счастлив, он говорил какие-то теплые слова в адрес Элизы, улыбался, и надо сказать, в эти моменты Соня отчетливо понимала, почему оставалась на «Соколе» так долго, почему она здесь. Готье был явление. На него можно было смотреть, как на огонь, как на льющийся с горы ручей. Соня подумала вдруг, что хочет увидеть Ингрид, хочет узнать, все ли у той в порядке и не разрушил ли ее Готье совсем.
— А теперь давайте еще раз от всего сердца поздравим нашу совершеннолетнюю именинницу Элизу, нашу загадочную фею, молчаливую музу. Да! — крикнул Готье в зал.
Зал ответил ему одобрительным рокотом. И тут Элиза вышла из-за синтезатора впервые за всю историю. Зал стих немного, когда она подошла к микрофону. Никто никогда раньше не слышал ее голоса. Готье, удивленный, но не встревоженный, смотрел на нее и улыбался уголками губ.
— Скажешь что-то? — спросил он.
Элиза кивнула, и он отошел от микрофона. Элиза стояла, чувствуя панику и спазм в области солнечного сплетения. Она долго думала, прикидывала, сможет ли это сделать, и не была до конца уверена в себе.
— Да, — прошептала она, но ее шепот, усиленный многократно, эхом пронесся по залу. — Я скажу.
— Отлично! — Готье был потрясен.
— Я ухожу! Это не мое. Мне это не нужно. Прощай, Готье! — сказала она тихо, делая долгие паузы между словами.
Эти несколько слов дались ей очень и очень непросто, но в конце концов они все же оказались услышанными. Она поняла это по выражению лица Готье, по шепоту в зале. По тому, как стало тихо. Совершенно тихо, как у нее дома на Тверской.
— Что? — выдавил Готье. Он стоял как никогда бледный. Лицо его было перекошено от ярости.
Соня откашлялась и снова приблизила к себе микрофон.
— И еще. Я считаю этот костюм омерзительным, — сказала она и сорвала его с себя. Тонкие лямки покорно развязались, пуговицы и кнопки разлетелись в стороны легко, и куски ткани упали на пол. Соня осталась стоять в одном белье. Зал ахнул, и волна шума сформировалась где-то на галерке и покатилась в сторону сцены, как цунами. Готье молчал, неожиданно потрясенный тем, кто стоит перед ним. Он никогда не относился к Элизе всерьез, только сейчас понял, что до этого момента не видел ее по-настоящему. Но именно в этот конкретный момент она уже уходила, спокойная, полуобнаженная, бесстыдная. Фотокамеры мерцали вспышками, но ей это было безразлично. Через несколько секунд она исчезла со сцены.
86 
