Он к этому не привык. Ни одного вопроса, ни одного отзыва или комментария ни по какому вопросу. Почему он — Готье? Он что, имеет какое-то отношение к миру моды, к людям с нетрадиционной ориентацией? Вряд ли, если спросить у Ингрид. Как он пишет песни? Откуда берет мысли? Где учился играть? Где его семья, если она вообще есть? Откуда собака?
— Вот я вижу человека, который не сует свой нос не в свое дело, — бросил как-то Готье, кивнув в сторону Сони. Ингрид в этот момент возбужденно размахивала руками и чего-то требовала от него. В который раз она требовала, чтобы он вел себя прилично и не манкировал встречами с возможными спонсорами, что им нужен тур, а он постоянно отказывается работать в клубах. А это самая лучшая возможность создать аудиторию. И им нужен диск, а он, Готье, забраковал половину своих же песен, вполне нормальных, и теперь им не из чего делать этот чертов диск. Все это время Соня стояла около раковины и чистила картошку. Было непонятно, слушает она или нет, или, как все остальные, она уже фильтрует громкий раздраженный голос Ингрид, точно досадный, но неизбежный шум.
— Да? А ты бы хотел, чтобы мы все замолчали? Я вчера два часа прождала тебя в ресторане, но ты не пришел! Я эту встречу организовывала всю неделю. Умоляла!
— Иня, ты бы уже поменьше умоляла. Тебе это не идет, — нахмурился Готье.
— Тебе было трудно посидеть и поесть феттучини? Ты понимаешь, что это все — бизнес. Музыка — это бизнес. И если ты не хочешь приходить на деловые встречи, это скажется на деле.
— Я ненавижу эти залитые жиром ресторанные макароны.
— Ну, попить мохито. Они хотят тебя видеть. «Лунная радуга» еще на двух радиостанциях.
— Глупая песня. — Готье вздохнул и вышел из кухни.
Ингрид осталась стоять с раскрытым ртом и с наполовину недоговоренным диалогом. Тишина нарушалась только звуками льющейся из крана воды: Соня чистила и мыла картошку. Ингрид постояла несколько минут в растерянности, потом села на высокий барный стул рядом со столешницей и посмотрела на Соню. Та выключила воду и повернулась к Ингрид.
— Он ненормальный, да? — спросила Ингрид, жалко улыбаясь. Она выглядела усталой и издерганной.
— Да, — согласилась Соня. Она посмотрела Ингрид в глаза, потом потянулась за заваркой на полке — зеленый чай обычно пил Готье.
— Спасибо, — кивнула Ингрид. — Знаешь, Элиза, я не понимаю этого. Как он может? Ему что, действительно плевать? Зачем тогда эти репетиции, этот народ здесь? Я вижу, как он иногда целыми ночами чего-то там наигрывает, о чем-то думает. Он не пускает меня, говорит, что я мешаю ему сосредоточиться. Вот скажи, почему я ему всегда в чем-то мешаю? Даже когда, как ты, молчу, я все равно ему мешаю.
Соня пожала плечами, улыбнулась и положила руку на плечо Ингрид. Она была ей глубоко симпатична, и чем больше Соня узнавала эту рыжеволосую красотку, тем сильнее становилась эта симпатия. Ингрид была проста. Она хотела сделать что-то, хотела добиться успеха, чтобы «Сайонара» выстрелила, чтобы ее фото появились на постерах возле метро и клубов. Она хотела, чтобы Готье тоже этого всего хотел. Она уже видела их вдвоем — красивых и молодых — на обложках глянцевых журналов, она уже была готова рассказывать журналистам историю их любви. Ингрид не могла ни в каком виде понять и принять то, что Готье видит мир по-другому. Прежде всего потому, что видел он его как-то странно.
— Черт, я ненавижу на самом деле эту зеленую дрянь! Горчит жутко. Не знаю, что там за польза для здоровья, но пить невозможно. Особенно вот этот лимонник — особенная дрянь, правда? — Ингрид пила поданный Соней чай и морщилась. Соня кивнула. — А ты любишь зеленый чай?
— Нет, — покачала головой Соня.
— А что любишь? — полюбопытствовала Ингрид.
Соня задумалась и ткнула пальцем в пачку из-под какао, которая уже закончилась.
— Это.
— Да ты сластена?! — рассмеялась Ингрид.
— Да.
— Он хочет заниматься искусством. Двигать этно-рок в сторону независимости. Слышала о таком стиле — инди?
— Нет. — Соня забрала у Ингрид чашку и снова взялась за картошку. Когда она что-то делала, ей было спокойнее и как-то безопаснее, что ли.
— Независимая музыка, индипендент стайл. Я ни черта не понимаю в этом, если честно. Моя песня была другой — я там пританцовывала в стиле стрип-данс, а на мне только и было что белье. Четыре разных комплекта, представляешь? И в лицо дули воздушные пушки, отчего все время слезились глаза. А песня… Ее для меня купил Пушистик… — Тут Соня подняла голову и посмотрела на Ингрид. — А, ты же совсем маленькая и даже не знаешь, кто такой Пушистик. Пушистик был классный и на самом деле меня любил. Если посчитать, сколько он в меня денег вбухал… — Ингрид хмыкнула, вытащила из холодильника яблоко и откусила. — Это мой бойфренд, который хотел делать из меня певицу. У него были такие смешные волосы, сверху почти лысый, а по бокам такой вьющийся пушок. Но это неважно, он был хороший человек. Думаю, его жена тоже так считает. Он купил мне песню, такую глупую, аж вешайся. Хочешь, напою?