22 
Сестра жила в Уонстеде, куда не так давно переехала из Норфолка. Старше меня на семнадцать лет, она обладала куда большим жизненным опытом, но безумная приверженность католической вере и желание вернуть Англию на «истинный путь» мешали ей быть беспристрастной, из-за этого она не раз попадала в весьма опасное положение.
Я достаточно хорошо знала Мэри, чтобы понять: она стремится стать королевой не по причине честолюбия, а ради того, чтобы вернуть Англию в лоно Римской церкви. Я видела в этом огромную опасность для государства, но мне также было известно, что многие рьяные католики (например, Гардинер) всей душой поддерживают сестру.
Томас Сеймур писал Мэри, прося дать благословение на его брак с Катариной Парр, чем весьма рассердил мою сестру. Он составил письмо так, словно они с королевой еще только собирались пожениться, а Мэри прекрасно была осведомлена через своих шпионов, что брак уже заключен. Она назвала этот союз возмутительным, чуть ли не преступным — ведь мой отец умер совсем недавно. Как смела королева, возмущалась Мэри, так быстро забыть своего царственного мужа. Я-то отлично понимала Катарину, ведь я видела, сколь ужасна была ее жизнь с моим отцом, знала и то, что совершенно невозможно — или почти невозможно — противиться натиску адмирала.
Итак, Мэри приглашала меня к себе. «Вы слишком молоды, — писала она. — Девочке невозможно оставаться среди подобного непотребства». Далее она писала, что я могу приехать и жить у нее сколько захочу.
Жить с Мэри, моей благочестивой сестрицей! Можно себе представить, что это будет за жизнь: молитвы утром, днем, вечером… и никаких нечестивых сомнений. «Моя дорогая сестра, я наставлю тебя на путь истинный…» — писала сестра. Я по-своему любила Мэри, она желала мне только добра, невзирая на то, что моя мать заняла место ее матери, но, Господи Боже, я знала, что и дня не выдержу с ней. Тогда как здесь, в Челси, со мной была моя горячо любимая мачеха, мои учителя, чудесные прогулки… и адмирал. Признаюсь честно: я с замиранием сердца думала о жизни в одном доме с этим удивительным и совершенно неотразимым красавцем.
Но отказ следовало сформулировать очень осторожно, чтобы ни в коем случае не обидеть Мэри, ведь в скором будущем она вполне могла стать королевой. До меня доходили слухи, что здоровье короля определенно ухудшилось с тех пор, как он взошел на престол. Мэри — королева… Англия — снова католическая страна! Мне следовало держаться крайне осмотрительно. Но я была тверда в своем решении во что бы то ни стало остаться в Челси.
Несколько раз я принималась писать письмо заново. Как трудно найти подходящие обороты! Одно неверное слово могло нанести моим отношениям с Мэри непоправимый ущерб. Я начала со злополучной женитьбы. «Да, я тоже считаю этот брак неподобающим, — писала я, — но боюсь, мой внезапный отъезд из Челси поставит меня в трудное положение. Королем управляет весьма могущественная партия, и Сеймур — родной брат лорда-протектора. Мое положение (впрочем, как и ваше собственное) весьма непрочно. Нам следует действовать крайне осторожно в эти трудные времена. Более того: наш король-отец в своем завещании назначил Катарину Парр моей опекуншей, оставить ее — значит нарушить королевскую волю. Я знаю, моя добрая сестра понимает, как страстно я желала бы соединиться с ней; но она также понимает, что пока мое место здесь — при дворе нашей мачехи, даже несмотря на этот отвратительный брак».
Я осталась довольна посланием. Это был мой первый урок дипломатии.
* * *
Вскоре после моего четырнадцатого дня рождения двор перебрался в Хансдон. Я жила напряженной и насыщенной жизнью. Учеба всегда доставляла мне огромное удовольствие, и я много времени проводила за книгами, не забывая, впрочем, и о развлечениях. Хансдон был весьма необычным двором — ведь здесь обитал Томас Сеймур.
К своему великому удивлению, я не испытывала к нему ненависти за то, что он так скоропалительно переметнулся к мачехе после моего отказа. Все-таки, рассуждала я, мне-то он первой сделал предложение. Но моя мудрая половина подсказывала: это потому, что ты имеешь шанс когда-нибудь получить корону. Да и состояние у тебя совсем не плохое.
Но нет, возражала моя глупенькая романтическая половина, Катарина богаче, а он все же сначала мне предложил стать его женой.
Я сама себе была противна — рассуждала прямо как Кэт Эшли.
Истина заключалась в том, что Томас был авантюрист. Красивый, обворожительный авантюрист. Он не сводил с меня глаз и хватался за любую возможность побыть рядом. Иногда ему удавалось застать меня одну, и это он любил больше всего. Он трогал мои волосы и восхищался их блеском, иногда его рука как бы ненароком соскальзывала на шею. Достаточно было одного моего намека и… Меня смущали его взгляды и жесты. Даже в присутствии мачехи он не прекращал фривольные разговоры, и она принимала в них участие. Я поражалась: неужели Катарина не замечает его истинных намерений? Он нагло заигрывал со мной, делая вид, что я — всего лишь ребенок, а она, казалось, принимала все за чистую монету. Четырнадцать лет — не такой уж маленький возраст для девушки, чтобы иметь любовника. Я понимала, что этого-то Томас и добивался.
22 
