– Вы чем-то озабочены, Вилли?
Он поднял глаза. Они были словно линзы мощного микроскопа, сфокусированные на плохо установленной пластине. Он спросил:
– Что такое? Омар вам нравится, а?
Толстяк смотрел мимо нее в огромный полупустой зал ресторана на столики, украшенные ветками омелы и остролиста. Затем крикнул:
– Официант! Мне нужна вечерняя газета, – и снова принялся за клешню. Когда газету принесли, он впился взглядом в финансовые сводки; они, видимо, показались ему вполне удовлетворительными: то, что он в них вычитал, было слаще любых сластей.
Энн спросила:
– Вилли, вы не будете возражать, если я оставлю вас на минутку? – Она достала из сумочки три монетки и прошла в дамскую комнату. В зеркале над раковиной она рассматривала свое лицо с пристальным и придирчивым вниманием: вроде все было в порядке. Потом спросила у старушки смотрительницы:
– Как вам кажется, я в порядке?
Женщина усмехнулась:
– Может, ему не нравится яркая помада?
– Да нет, – сказала Энн, – он из тех, кто любит побольше помады. Все-таки какое-то разнообразие – дома слишком пресно. Вот муженек и развлекается. – Потом спросила: – А кто он? Говорит, его фамилия Дэвис. И еще – что он создал этот город.
– Простите, милочка, у вас чулок поехал.
– Ну это-то не его вина. Кто же он такой все-таки?
– Никогда о нем не слыхала, милочка. Спросите лучше у швейцара.
– Наверное, я так и сделаю. – Энн прошла к парадному входу.
– В ресторане такая жара, – сказала она. – Захотелось хоть глоток свежего воздуха вдохнуть.
У швейцара выдалась свободная минутка: никто не входил, никто не выходил. Он ответил:
– На улице довольно холодно.
За дверьми, на краю тротуара, одноногий инвалид продавал спички; шли мимо трамваи – уютные, ярко освещенные домики на колесах, полные сигаретного дыма, болтовни, дружелюбия. Часы на башне пробили половину девятого, и с одной из улочек позади рыночной площади донеслось пение: детские голоса пели рождественский гимн, нещадно перевирая мелодию. Энн сказала:
– Ну, мне пора к мистеру Дэвису. – И спросила: – А кто он, мистер Дэвис?
– У него всего полно, – ответил швейцар.
– Он говорит, что создал этот город.
– Ну, тут он хвастает, – ответил швейцар. – Если кто и создал этот город, так это компания «Мидлендская Сталь"1. Их контора – в здании бывшего кожевенного завода. Так и называется по-старому – Дубильни. Увидите. Только теперь они город этот разоряют. Раньше давали работу пятидесяти тысячам. Теперь и десяти тысяч не нанимают. Я сам у них вахтером работал. Так они даже вахтеров уволили.
– С вами жестоко обошлись, – сказала Энн.
– Ну, ему-то еще хуже, – сказал швейцар, кивнув в сторону одноногого за дверьми ресторана. – Он у них двадцать лет проработал. Там и ногу потерял, только суд определил преступную халатность, так что ему и гроша ломаного не дали. На этом тоже сэкономили, вот как. Ну да это и была халатность: заснул у машины. Так если восемь часов смотреть, как она одно и то же каждую секунду делает, небось и не хочешь, а заснешь.
– А мистер Дэвис?
– А про него я ничего не знаю. Может, он какой начальник в сапожном деле. А может, из дирекции Уоллеса – знаете, магазин тканей на Хай-стрит. У них денег – завались.
В дверь вошла дама в пушистом меховом манто, с китайским мопсом под мышкой. Она спросила:
– Мистер Пайкер здесь не был?
– Нет, мадам.
– Ну вот. Точно как его дядюшка. Вечно куда-нибудь исчезает. Подержите собачку. – И она пошла, словно покатилась, через площадь.
– Это супруга мэра, – пояснил швейцар.
Энн вернулась в зал. Но что-то произошло. Бутылка вина была почти пуста, газета лежала на полу, у ног мистера Дэвиса. Две вазочки с пломбиром стояли на столе, но мистер Дэвис к мороженому и не притронулся. Это не было проявлением любезности. Что-то явно выбило его из колеи. Он прорычал:
– Куда вы запропастились?
Она попыталась разглядеть, что он такое прочел: явно не финансовые сводки
– газета была свернута на другой странице. Но разобрать она могла только крупные заголовки: «Судебное постановление о расторжении брака леди…» – фамилия была слишком сложной, вверх ногами не прочесть; «Убийство на дороге: приговор мотоциклисту». Дэвис сказал:
– Не знаю, что тут с ними произошло. Соль они, что ли, в пломбир положили. – Он повернул свое брыластое лицо к проходившему мимо столика официанту:
– Это что, по-вашему, «Слава Никкербокера»?