45 
В сочельник Фюрер устраивал вечеринку для слуг в благодарность за хорошую работу в течение года. Он обычно никому не делал подарков, но у Пьеро несколько дней назад спросил, нет ли у того каких-нибудь особенных пожеланий. Пьеро, дабы не выставиться единственным ребенком среди взрослых, сказал, что нет.
Эмма превзошла самое себя: рождественский фуршет стал настоящим пиром. На столе были индейка, утка и гусь, начиненные восхитительной пряной смесью из яблок и клюквы; печеный, жареный и вареный картофель; кислая капуста и множество овощных блюд для Фюрера. Слуги весело уплетали угощение, а Гитлер ходил между ними и, по обыкновению, говорил о политике, и что бы он ни сказал, все кивали: дескать, вы абсолютно правы. Фюрер мог бы заявить, что Луна сделана из сыра, и ему бы ответили: Да, мой Фюрер. Разумеется. Из лимбургского.
Пьеро наблюдал за тетей и Эрнстом. Она нервничала много больше обыкновенного, а он, напротив, был на редкость спокоен.
— Выпей, Эрнст, — громко предложил Фюрер, наливая в бокал вино. — Твои услуги сегодня больше не понадобятся. Нынче ведь сочельник. Веселись.
— Благодарю, мой Фюрер. — Шофер взял бокал и поднял его, молча предлагая тост за хозяина. Все зааплодировали. Фюрер в знак признательности вежливо кивнул и, что случалось редко, одарил присутствующих улыбкой.
— Батюшки, пудинг! — вскричала Эмма, увидев, что тарелки на столе практически опустели. — Чуть не забыла!
Пьеро смотрел, как кухарка вносит из кухни прекраснейший штоллен[6] и водружает его на стол; ароматы фруктов, марципанов, специй разлились в воздухе. Пирог был вылеплен в форме Бергхофа и щедро посыпан сахарной пудрой, изображающей снег; Эмма старалась как могла, но талантливым скульптором ее решился бы назвать лишь весьма снисходительный критик. Беатрис, очень бледная, посмотрела на пирог, а затем — на Эрнста, который упорно избегал ее взгляда. Эмма достала из кармана фартука нож и принялась резать штоллен. Пьеро нервничал.
— Выглядит потрясающе, Эмма, — похвалила Ева, сияя от удовольствия.
— Первый кусок Фюреру, — чуть громче, чем нужно, и дрожащим голосом произнесла Беатрис.
— Да, да, непременно, — поддержал Эрнст. — Скажите нам, так ли это хорошо на вкус, как на вид.
— Увы, я вынужден констатировать, что не смогу проглотить ни кусочка, — объявил Фюрер, похлопав себя по животу. — Я и так, кажется, скоро лопну.
— Но вы должны, мой Фюрер! — вскричал Эрнст, и сейчас же, заметив, как все удивились его пылкости, добавил: — Простите. Я лишь хотел сказать, что вы должны вознаградить себя за все то, что сделали для нас в этом году. Всего кусочек, прошу! В честь Рождества. А за вами и мы с удовольствием отведаем.
Эмма отрезала большой кусок, положила его на тарелку вместе с десертной вилкой и протянула Фюреру. Тот некоторое время с сомнением глядел в тарелку, а потом засмеялся и взял ее.
— Пожалуй, вы правы, — сказал он. — Какое же Рождество без штоллена. — Отломил вилкой кусочек и поднес ко рту.
— Подождите! — закричал Пьеро, выпрыгивая из толпы. — Стойте!
Все изумленно уставились на мальчика, бегущего к Фюреру.
— Что такое, Петер? — недовольно бросил тот. — Ты сам хочешь съесть первый кусок? Честное слово, я думал, ты лучше воспитан.
— Поставьте тарелку, — велел Пьеро. В комнате повисла гробовая тишина.
— Что, прости? — процедил Фюрер ледяным тоном.
— Поставьте пирог, мой Фюрер, — повторил Пьеро. — Думаю, вам лучше его не есть.
Все молчали. Гитлер, явно ничего не понимая, смотрел то на мальчика, то на десерт.
— Это почему же? — озадаченно спросил он.
— По-моему, он плохой. — Голос Пьеро дрожал, как только что у его тети. Вдруг он не прав в своих подозрениях? Вдруг он повел себя как дурак и Фюрер никогда не простит ему этой выходки?..
— Мой штоллен плохой? — взорвал тишину возмущенный вопль Эммы. — Да будет вам известно, молодой человек, что я готовлю этот пирог двадцать лет с гаком и за все время ни разу слова дурного о нем не слышала!
— Петер, ты устал. — Беатрис подошла, положила руки ему на плечи и попыталась развернуть и увести. — Извините его, мой Фюрер. Он перевозбудился. Вы же знаете, как это бывает с детьми в праздник.
— Пустите! — закричал Пьеро, вырываясь, и она отшатнулась, испуганно прижав ладонь к губам. — Больше не трогайте меня никогда, слышите? Вы предательница!
45 
