Особенно,... 
78 
Внезапно ощутив себя совсем крошечной, она медленно пересекла вестибюль. Она шла, и ее туфельки негромко постукивали по мраморному полу. Дойдя до библиотеки, Сиринга в нерешительности замерла перед дверью.
Ей хотелось видеть графа, хотелось быть рядом с ним, и вместе с тем она хорошо понимала, что не имеет права раскрывать перед ним свои чувства, каких бы усилий ей это ни стоило.
Теперь между ними все будет иначе, подумала она.
Раньше она любила его. Любила всей душой, хотя сама этого не понимала, принимая любовь за дружбу.
И вот теперь наконец поняла, что это чувство все-таки было любовью. И тотчас же оробела.
Все ее существо было охвачено волнением.
Она повернула ручку двери и вошла.
Комната была полна полуденным солнцем и запахом роз, которые стояли в огромных вазах практически на каждом столе.
Граф стоял и смотрел в окно, однако, как только она вошла, тотчас повернулся к ней, и она разглядела его силуэт в окружении солнечных лучей.
Боже, она успела позабыть, какой он высокий, какой широкоплечий, какой он красавец. Сердце тотчас, как безумное, забилось в груди. Она замерла на месте, не в силах произнести даже слово, не в силах сделать даже шаг ему навстречу.
— Сиринга!
Его голос звучал низко и бархатисто, а еще в нем появилась новая нотка, какой раньше она никогда не слышала. Он направился к ней, и она каким-то нечеловеческим усилием заставила себя сдержаться, чтобы не броситься ему на шею. Вместо этого она лишь сделала шаг ему навстречу.
— Вы хорошо себя чувствуете?
Она подняла на него глаза. Но уже в следующий миг ее ресницы дрогнули и опустились вниз — черные штрихи на белоснежной коже.
— Подойдите ко мне и сядьте у окна, — предложил граф.
Она послушно направилась к обтянутой атласом кушетке в оконной нише. Окно было открыто, и на ее бледные щеки тотчас упали теплые солнечные лучи. Она склонила голову.
— Нам есть о чем поговорить, Сиринга, — негромко произнес граф, садясь рядом с ней.
Она же не осмеливалась поднять на него глаза.
— Я хочу поблагодарить вашу светлость… за то, что вы ухаживали за мной, — произнесла она дрогнувшим голосом. — Мне, право, неловко… я доставила вам столько хлопот.
— Не спорю, мы все страшно переволновались, — ответил граф.
— Я не нарочно… простите меня.
— Вам нет необходимости просить прощения.
— Но ведь вы могли провести это время в Лондоне, в обществе принца и ваших… друзей.
— И вы считаете, что я мог быть с ними, в то время как я сам стал причиной вашей болезни?
Было в его голосе нечто такое, отчего у Сиринги перехватило дыхание.
— Но как вы… нашли меня? — едва слышно спросила она.
— Когда ваша няня сказала мне, что леди Элен отвела вас вниз и посадила в карету, я тотчас же направился к ней домой, — ответил граф. — Но ее там не оказалось, лакей же ответил, что понятия не имеет, где она находится. — Граф на минуту умолк, как будто заново переживал те мгновения. — Не застав леди Элен дома, я отправился к Ниниану. К моему великому удивлению, хотя шел еще только девятый час, он уже уехал. Его лакей утверждал, что ни сном ни духом не ведает о его местонахождении. Впрочем, после того как я слегка на него надавил, он все-таки предположил, что его хозяин, по всей видимости, проводит время в обществе своих знакомых актеров.
Сиринга слегка приподняла голову.
— Из дальнейших расспросов, — продолжал граф, — выяснилось, что в течение последней недели Ниниан несколько раз принимал у себя пару актеров. Из обрывков разговоров, которые ему удалось подслушать, лакей сделал вывод, что они репетируют пьесу, действие которой происходит в суде. Меня уже терзали подозрения, — резко добавил граф, — потому что няня рассказала мне про бумагу, под которой вы якобы должны были поставить свою подпись. По крайней мере, Ниниан и леди Элен склоняли вас к этому. Когда я нашел на столе кузена несколько копий завещания, я тотчас направился в Олд-Бейли.
— И там вы выяснили, что, собственно, произошло? — спросила Сиринга упавшим голосом.
— Когда я приехал в суд, то узнал, что слушание дела уже завершилось, — продолжил граф свой рассказ. — И что вас снова поместили в тюремную камеру.
При этих словах Сирингу передернуло. Она с ужасом вновь представила себе унизительную картину: судья объявляет ее виновной.
— Давайте больше не будем говорить об этом, — предложил граф, заметив, как она побледнела. — Все закончилось хорошо, вы живы и здоровы. Есть куда более важные вещи, которые мне хотелось бы с вами обсудить. — Его голос изменился. — Прежде всего я хотел бы извиниться. Сказать вам, что искренне раскаиваюсь и прошу у вас прощения.
78 
