— Я же вам сказал, выбросьте это из головы! — резко оборвал ее граф. — Если есть что-то, чего я терпеть не могу, так это женщин, пытающихся говорить на темы, которые я не желаю обсуждать.
Его тон был властным, не допускающим возражений, и Сиринга с опаской подняла на него глаза. Облик графа показался ей пугающим. Каким добрым, отзывчивым и понимающим он был тогда в лесу. Теперь же перед ней стоял как будто другой человек.
Между ними словно выросла стена, а сам он теперь был с ней холоден и суров.
— Я схожу за шляпкой, — застенчиво пробормотала она и, неловко поклонившись графу, вышла из комнаты.
Она бросилась в спальню, где застала Нану на коленях перед раскрытым баулом.
— Нана! Нана! — возбужденно воскликнула Сиринга. — Мы уезжаем в Кингс-Кип!
— Знаю, — ответила кормилица. — Милорд только что сказал мне об этом. Но что бы подумала об этом ваша матушка?
— А почему мама стала бы возражать? — удивилась Сиринга. — Милорд говорит, что нам нельзя здесь оставаться одним, хотя я не до конца его понимаю.
— Теперь это дом его светлости, мисс Сиринга, — и вы должны это уразуметь. Пойдут всякие разговоры. Ведь вы, если не брать в расчет меня, живете здесь совсем одна.
— Да кто и о чем будет говорить и кому какое до меня дело? — пожала плечами Сиринга. — И все-таки как замечательно переехать в Кингс-Кип! Вы же знаете, Нана, какое это чудесное место! Я им всегда восхищалась.
— Да, дорогая, — согласилась Нана.
Сиринга заметила, что кормилицу все равно что-то тревожит, но она так и не смогла понять, что именно.
— Соберите все мои вещи, Нана, — попросила Сиринга. — И не забудьте, пожалуйста, про утюг. Я, конечно, понимаю, что в доме графа на фоне его роскоши я буду выглядеть бедной родственницей. Но по крайней мере у меня будет свежая кружевная косынка, и вы сможете хорошо отглаживать мои пояски.
— Мы не можем там долго оставаться, мисс Сиринга, — пробормотала Нана.
Сиринга надела соломенную шляпку и уже было собралась завязать под подбородком ленту.
— Нет, сегодня слишком жарко, чтобы надевать капор, — проговорила она, — да и в любом случае этот слишком заношенный. Пожалуй, я лучше перекину через руку шаль. Я хорошо выгляжу?
Она повернулась к кормилице. Глаза ее сияли радостью. В это мгновение она была воплощением невинности и юного очарования.
— Вы прекрасно выглядите, моя дорогая, — похвалила Нана. Правда, Сиринге показалось, что старая няня вот-вот расплачется.
— Не надо печалиться, дорогая Нана, — улыбнулась девушка. — Я знаю, вам не хочется покидать наш милый старый дом, но вы только подумайте, как прекрасно мы будем жить в графском поместье. Там можно будет вдоволь есть, и вы сможете сколько угодно пить ваш любимый чай!
Кормилица не ответила. Сиринга открыла дверь и устремилась вниз по лестнице.
Граф уже ждал ее в фаэтоне. Лошади готовы были в любой момент пуститься вскачь. Кучер помог Сиринге занять место рядом с графом и накрыл ей колени легкой накидкой.
— Сразу приводите Меркурия, Джим, — велел ему граф, — и не слишком гоните его. Он еще плохо обучен.
— Будет сделано, милорд.
Граф подстегнул лошадей, и фаэтон покатил по дорожке. Сиринга с восхищением посмотрела на графа. Никогда еще она не видела такого элегантного мужчину, правящего упряжкой превосходных лошадей. Никогда не испытывала такого восхитительного ощущения — ехать в экипаже, запряженном породистыми, грациозными животными!
Сиринга какое-то время молчала, и, когда они выехали на большую дорогу, граф осведомился:
— С вами все в порядке?
— Я в полном восторге! — призналась Сиринга. — Наверное, в этом неприлично признаваться, но я даже рада, что уезжаю из дома. Последние три года это было не слишком счастливое место для меня. — Немного помолчав, она добавила: — Нана страшно огорчилась, что мы переезжаем в Кингс-Кип. Никак не могу понять почему.
— Возможно, она боится большого злого графа.
Сиринга от души рассмеялась его шутке.
— Наверное, причина именно в этом!
Кто-то сказал ей, что вы распутник, и она, видимо, никак не может прийти в себя от такого известия.
— А вы знаете, что такое распутник? — поинтересовался Роттингем.
Сиринга на мгновение задумалась.
— Я думаю, это слово означает человека очень веселого, легкого, который наслаждается каждым мгновением жизни, не беспокоясь о том, как это воспримут остальные люди. Мне кажется, что король Карл Второй был как раз таким человеком, так же как и большинство его придворных.