Идем, — говорит она.
Именно сейчас мне меньше всего хочется оставаться одному. Быть взрослым. Но что-то заставляет меня положить руку маме на плечо, останавливая ее.
Ты не обязана идти со мной туда, — говорю я. — Я уже не ребенок.
Вижу, — отвечает она, не сводя с меня глаз. Ее голос звучит мягко, словно обернутый фланелью.
Понимаю, о чем она думает: как много она пропустила. Не возила меня в колледж. Не была на моем выпускном. Не слушала рассказов о моей первой работе, о моей первой любви. Не помогала обустроить мою первую квартиру.
Кара может проснуться, ей понадобится твоя помощь, — говорю я, чтобы смягчить удар.
Мама замирает в нерешительности, но только на мгновение.
Ты вернешься? — спрашивает она.
Я киваю. Хотя именно этого я поклялся никогда не делать.
На каком-то этапе своей жизни я подумывал стать врачом. Мне нравилась стерильность, присущая этой профессии, порядок. Нравилось думать, что если ты сможешь верно истолковать симптомы, то сумеешь найти проблему и устранить ее.
К сожалению, чтобы стать врачом, необходимо еще учить биологию, а когда я первый раз поднес скальпель к эмбриону свиньи, то лишился чувств.
Откровенно говоря, меня не очень-то прельщали естественные науки. В старших классах я зарылся в книги — и это мне пригодилось, когда я продолжил обучение после того, как сбежал из дома. Держу пари, что я прочел классики больше, чем любой выпускник колледжа. Но еще я узнал то, чему никогда не научат на лекциях: например, что не стоит ходить в бары на верхних этажах на Патпонг-роуд, потому что там правят бал всякие головорезы; не стоит посещать массажный салон со стеклянной входной дверью, потому что там вас может ожидать «счастливый конец», на который вы вовсе не рассчитывали. Может быть, у меня и нет диплома, но я уж точно образованный человек.
Тем не менее в приемной доктора Сент-Клера я чувствую себя глупо. Не в своей тарелке. Как будто не могу собрать воедино всю информацию, которую он мне сообщает.
У вашего отца обширная черепно-мозговая травма, — говорит он. — Когда его доставили на скорой помощи, его правый зрачок был расширен и он никак не реагировал на внешние раздражители. Лоб был рассечен, и вся левая сторона обездвижена. Дыхание было затруднено, поэтому его подключили к аппарату искусственной вентиляции легких. Когда я пришел его осмотреть, то увидел двусторонний периорбитальный отек...
Перио... что?
Опухоль, — поясняет хирург. — Вокруг глаз. Мы повторно провели тесты по шкале комы Глазго, которые уже проводились врачами скорой помощи на месте аварии. Он набрал пять баллов[6]. Мы немедленно провели срез КТ и обнаружили гематому в височной доле, субарахноидальное кровотечение, межжелудочковое кровотечение. — Он смотрит мне в лицо. — Другими словами, мы увидели кровь. Повсюду вокруг мозга и в желудочках мозга — что указывает на серьезную травму. Мы ввели маннитол, чтобы снизить внутричерепное давление, и безотлагательно повезли его в операционную, чтобы удалить сгусток крови в височной доле и передней височной доле мозга.
У меня даже рот приоткрылся.
Вы удалили часть его мозга?
Мы снизили давление на мозг, в противном случае он бы погиб, — уточняет врач. — Удаление височной доли повлияет на его память, но не всю. Лобэктомия не влияет на разговорную, и двигательную функции, не меняет индивидуальность.
Они забрали часть отцовских воспоминаний. О его обожаемых волках? О нас? Каких воспоминаний ему будет не хватать?
И помогла? Операция?
Зрачки вашего отца вновь реагируют на свет. И сгусток крови удален. Тем не менее опухоль и гематома повлекли развитие начальной стадии грыжи — проще говоря, перемещение отделов из одной части мозга в другую, что увеличивает давление на стволовую часть мозга и ведет к образованию там небольших кровоизлияний.
Не понимаю...
Внутричерепное давление у него снизили, — поясняет врач, — но он все еще не пришел в себя, не реагирует на раздражители и не может самостоятельно дышать. Мы еще раз провели компьютерную томографию и заметили, что эти кровоизлияния в продолговатом мозге и мостах немного увеличены в сравнении с результатами первоначальной томографии, — именно поэтому он до сих пор не пришел в сознание и подключен к аппарату искусственной вентиляции легких.
У меня ощущение, что я плыву в кукурузном сиропе и слова, которые я хочу произнести, вязнут на моем языке, превращаясь в бессвязное мычание.